Y
Я не могу понять, на чём лежу. Оно не твёрдое, но тёплое. Попытки закинуть за спину руку и нащупать опору ни к чему не привели. Опора не прощупывается. Но на чём-то же я лежу?!
Перевернуться я тоже не могу. И ничего не вижу. Одно из двух. Либо в комнате настолько темно, что даже поднеся руки к самым глазам, я не чувствую никакого изменения в освещённости, либо я ослеп. Что сомнительно. Я уже несколько раз ощупывал свои глаза. С веками всё в порядке, они открываются и закрываются. Глазные яблоки движутся.
Теперь о приятном. Исчезла шишка на голове, и у меня целые рёбра. С ногой сложнее, я не могу её достать рукой. Ноги, вместе с туловищем, совершенно неподвижны. У меня свободны только руки. Что бы это значило?
Я парализован?
Но я чувствую, как себя ощупываю. Там, куда могу дотянуться, разумеется. И стоило мне попасть пальцем в глаз, как слизистая тут же отозвалась острой режущей болью. Только сейчас до меня доходит, что глаза не болят. Не болели, пока я не приступил к экспериментам.
Я ещё раз прощупываю рёбра. Да, они целы.
Исчезли многочисленные ссадины и ушибы. Вместе с болью, разламывающей меня на куски. Руки опять тянутся к голове. У меня всегда так: если что-то непонятно, буду двигаться по кругу до тех пор, пока непонятное, как минимум, не уравновесится с желанием идти дальше. Я опять пытаюсь нащупать шишку. Шишки нет. Голова не болит, но я холодею от ужаса. На мне нет волос. Нет моей запущенной щетины, уже больше похожей на короткую бороду, нет бровей, нет ресниц. Я принимаюсь за поиски волос по всему телу. Нет. У меня совершенно отсутствуют волосы. Это неприятно. Ещё свежи в памяти впечатления о судьбе лысых, в последнее время слишком часто попадающихся мне на пути.
И я одет.
Судя по содержимому карманов, — это моя одежда. В нагрудных карманах куртки — по пеналу и конверт с деньгами. Достаю левый пенал — камешки, одиннадцать штук! На поясе вещмешок, нож на карабине. Да — это точно я. А то уж было засомневался. До моего слуха доносится неуверенное шуршание. Несколько мгновений лежу неподвижно: тишина. Но как только начинаю двигать руками, шуршание возобновляется. Понятно, шуршит одежда. Хлопаю в ладоши. Отлично, со слухом у меня всё в порядке. От нечего делать продолжаю инспекцию. Три телефона. Все не работают.
Странно, по крайней мере, один из них сегодня вечером работал.
Сегодня? Я понятия не имею, который сейчас час!
Часы?
Подношу к глазам циферблат часов. Нет, они не светятся. Час от часу не легче. Я ослеп.
Значит, с телефонами всё в порядке. Просто они у нас все в немом режиме. Все сигналы через дисплей, звонки и гудки в нашей работе не допускаются.
Не те уши могут услышать.
Вот и рассматриваем бегущих человечков, когда нормальные люди слушают длинные и короткие гудки…
Уф-ф, ну… тогда всё в порядке! Вот только, как же я теперь что-то на дисплее увижу?
Что ослеп — плохо. Что сыт и здоров — хорошо.
Относительно здоров, разумеется. Здоров ровно настолько, чтобы обнаружить отсутствие нездоровья.
Я, кажется, хихикаю. Во всяком случае, слышу чьё-то противное хихиканье.
Немедленно пробую голос:
— Раз, два, три…
Похоже, что это я говорю, хотя, конечно, не могу за это поручиться.
Помещение, судя по звуку, небольшое и заполнено какими-то предметами. Эха нет. Мои фантазии пугают. Я не могу прощупать рубец над бровью, и у меня выправлен нос.
В одном из карманов обнаруживаю что-то совершенно непонятное. Твёрдое, сложной формы. Кручу эту штуку двумя руками, пытаясь понять, что же это такое.
— Отто?
Я узнаю голос Василия.
— Что со мной, Василий? Я ничего не вижу.
— Потерпи немного, это входит в курс лечения.
— Я не просил меня лечить.
— Это было очевидно и без твоей просьбы.
— Нет, — немедленно озлобляюсь, мне трудно сдерживаться. — Это не очевидно. Мне нравилось моё состояние…
— Не валяй дурака, Шарки, — в голосе только бесконечное терпение: ни злости, ни раздражения. — У тебя были серьёзные повреждения селезёнки, субэпидуральная гематома, разрыв лёгкого. О переломах я не говорю. Без специальной помощи ты бы протянул дня три, не больше.
— Почему ты называешь меня "шарки"?
— А как же иначе? Добычу не выпускаешь, всё время в движении, атакуешь любого врага, независимо от его сил и размеров, никогда не сдаёшься. Чем не акула?
Я молчу. Он переоценивает моё мужество. Например, мне очень не хочется его спрашивать: "Кто же ты такой, парень?" Я помню… я всё помню! Он не говорил, что его фамилия Мичурин. Он лишь подтвердил, что эта фамилия ему знакома.
— А где это мы?
— На базе, Шарки. На той самой, к которой ты так стремился. У меня было время, я тут уже пообвык и ко многому приспособился. Теперь, вот, ты выздоравливаешь. Мы опять партнёры, верно?
Вот так. Он что-то ответил. Как к этому относиться?
Верить ему или нет? Наверное, верить. А может, и нет.
Можно ли сотрудничать, не веря партнёру?
"Кто не с нами, тот против нас!" или "Кто не против нас, тот с нами!" Где правда? Легко заблудиться, тем более что источник "истин" один и тот же. Ближе, конечно, первое, и ему, и мне до боли знакомое. Предполагает неограниченное количество человеческих ресурсов и полное пренебрежение к человеческой жизни. Потому и "до боли"!
Но всё-таки как быть?
"По плодам их узнаете их". Точно! Вот ключ к оценке ситуации! Если бы хотел убить, давно бы это сделал. У него была такая возможность. И не одна. Если бы не он, не было бы взрыва. Не было бы искорёженной двери шлюза. Я бы сюда не попал. И он тоже.
— Что произошло? Никогда бы не подумал, что тонна топлива может произвести такие разрушения.
— Нет, конечно, — я чувствую в его голосе облегчение. Он не хочет что-то обсуждать? Значит, есть "неудобные" вопросы? — Твой взрыв, Шарки, привёл к детонации шаров. Насколько я разобрался, это что-то вроде роботов, они — информационные доноры. Это не механизмы в нашем понимании. Они почти живые. Только всё это в прошлом. Их больше нет. Здесь, во всяком случае…
Набор слов. Но убивать его я не собираюсь. Да и возможности такой нет. Он со мной. Он не с ними. Он такой же чужак здесь, как и я. Просто быстрее разобрался в ситуации. И по поводу своего состояния я ему верю. После падения с вершины валуна я и впрямь себя чувствовал неважно. Обещал вылечить? Пусть лечит! А там посмотрим.
— Ты-то сам, как уцелел?
— Жизнь так сложилась, Отто. Другая конституция организма.
— А почему не нашёл меня утром? — я не мог успокоиться.
— Утром? — непонятная заминка, что у него — провал памяти?
— Ах, да, утром… давно это было, Шарки. Новые времена — новые проблемы. Давай-ка лучше о них.
