в комнату Машку. Сидел я на диване с очередной кипой бумаг, и с тоской думал о том, что это еще даже не начало и куда я вообще ввязался. Мария стремительно подошла ко мне и опустилась на маленькую скамеечку для ног. Я невольно нахмурился, это что еще за фокусы? А она тем временем положила руки мне на колени, а потом и вовсе оперлась на них подбородком, глядя при этом снизу-вверх.
— Я ненавижу фижмы, — заявила она, и я от неожиданности темы удивленно приподнял брови.
— Не носи, если они тебе не нравятся, — отложив в сторону бумаги, я скрестил руки на груди, только потому что не знал, куда их пристроить.
— Но мода и правила приличия указывают на то, чтобы они были, — она говорила, не поднимая головы, и мне приходилось общаться больше с ее затылком, изучая при этом сложную прическу.
— Я просто дурею с этих правил, — не удержавшись, я потрогал один из завитков, и дотронулся до крошечной жемчужины, украшавшей гребни. — Ты ходишь, едва ли полуголая сверху и каждый желающий может во всей красе разглядеть твою грудь, но вот снизу одеяние должно напоминать капусту. Надо сказать, что мне это очень не нравится.
— Что именно не нравится? — она запрокинула голову и теперь я хотя бы смог увидеть ее лицо.
— Не нравится, что все могут пялиться на тебя. Я считаю это неправильным, — признался я своей юной жене.
— А как бы ты хотел, чтобы я была одета? — она лукаво улыбнулась.
— Да не знаю, — я закатил глаза. — Что-нибудь не такое пышное, это да. Грудь чтобы закрыта была. — Я на мгновение задумался. Наверное, мне нравилось нечто среднее, между длинными юбками в пол начала двадцатого века и платьями пятидесятых. Во всяком случае теми, что я видел в кино. Но я даже не представляю, как в нечто подобное можно одеть мою жену и рассчитывать, чтобы те, кто ее увидел, не валялись в обмороке до конца своих дней.
— Я слышала, — Мария запнулась, затем быстро заговорила. — Я слышала, что мадам Помпадур, чтобы во время подвижных игр в саду, когда ее юбки могут... хм... подняться, начала носить кальцоне Марии Медичи...
— Эм, — я прищурился. — Если это то, о чем я подумал, то, знаешь, я не против. Уж лучше кокетливые, как ты сказала, кальцоне, чем эти фижмы, и сотня юбок которые, по правде говоря и меня с ума сводят, — я усмехнулся. — Никогда бы не подумал, что буду говорить о чем-то похожем с собственной женой.
— Тебя это угнетает? — Машка нахмурилась и слегка поникла. — Я больше никогда не буду...
— Хватит. Что на тебя нашло? — обхватив за плечи, я заставил ее встать, и силой усадил к себе на колени. Диван был слишком маленький, чтобы вместить нас двоих вместе со всеми ее фижмами. Машка еще пару раз дернулась, а затем обмякла и привалилась к моей груди, удобно устроив голову на плече. — Ты можешь говорить со мной, о чем хочешь, главное, что ты вообще со мной разговариваешь. — Мы ненадолго замолчали, а потом я решил спросить. — Как твоя поездка? — мне можно было себя поздравить с тем, что вопрос прозвучал вполне буднично.
— О, об этом я тоже хотела с тобой поговорить, — и Мария вскочила с моих колен и принялась мерять шагами комнату. — Знаешь, я просто поражена смелостью этих дам.
— И что же такие смелые дамы тебе сказали? Ведь они не просто так собрались, чтобы последние новинки моды, которую мадам Помпадур несет в массы обсуждать? — я скептически хмыкнул, когда она быстро взглянула на меня и снова принялась мерить шагами комнату.
— Я тебя иногда не понимаю, — призналась Маша, останавливаясь напротив меня.
— Тебе повезло, я себя почти всегда не понимаю, — пожав плечами, я поторопил ее с ответом. — Так, о чем вы разговаривали?
— Я не знаю, как ты отнесешься к тому, что я тебе сейчас скажу, — она закусила губу, вдохнула, как перед прыжком в воду и быстро произнесла. — В общем, когда я приехала, меня встретили дамы, в основном из купеческого сословия и мелкопоместных дворян. Ксения Арефьева хозяйка дома и ее дочь Марфа вначале очень сердечно приняли всех гостей, а потом попросили выслушать их. В прошлом году Алексей Арефьев очень сильно болел, у многих мелькали даже мысли о том, что он отдаст Господу душу. Он и сам так думал, потому составил завещание. И в этом завещании он отдавал им половину пахотных земель, которыми владеет. И во время его болезни они вынуждены были принимать участие в обработке этой земли, но, Петр, Ксения призналась, что ничего не понимала в том, что вообще можно делать с этим наследством. И они постоянно боялись ошибиться и даже несколько раз все-таки ошиблись, принимая неверные решения.
— Ну, этого стоило ожидать, — протянул я, все еще не понимая, куда она клонит. — В конце концов, их никто не учил ни заводом управлять, ни землю обихаживать, ни мануфактуру держать.
— Вот! — Мария подняла вверх палец. — Их этому никто не учил. Меня тоже не учили много чему, но хоть чему-то обучали. А все потому, что они и я — женщины. Но ведь в жизни может произойти всякое. И может так оказаться, что рядом с женщиной не окажется мужчины. И что тогда делать?
— Маш, не ходи вкруг да около, скажи прямо, чего ты хочешь от меня услышать? Это же не я придумал, чтобы дамы сидели дома, вели переписку, изредка вышивали и устраивали балы, — я улыбнулся, чтобы подбодрить ее.
— Да, но в твоих силах хоть немного изменить данный порядок вещей, — она снова глубоко вздохнула, и приложила руки к животу, видимо, корсет был затянут слишком сильно, а она слишком переволновалась.
— Каким образом я могу его изменить?
— Если мне память не изменяет, то ты Великий князь и наследник престола, или, пока меня не было, что-то изменилось? — я с удивлением посмотрел на раскрасневшуюся супругу. Она еще никогда не показывала, что умеет язвить. — Прости, — Машка поднесла руку к лбу. — Я волнуюсь и несу чушь. Но, Петр, ты действительно можешь помочь этим женщинам, да и
