- Так, стоп! – поднял руки Карен. Музыка смолкла, в аудитории повисла тишина. – Ванюш, что случилось?
Я задумчиво покачал головой. Номер не прошел.
- Ничего. А что не так?
- Да всё не так, – нахмурился он. – Играешь хреново. Поешь на автопилоте. В облаках летаешь. Давай, соберись!
Я тяжело вздохнул, отгоняя наваждение в виде образа радужной девочки…
…Девочка. Она, конечно, виновата, внесла в моё состояние свои пять центаво (а то и все пятьдесят пять). Но в отсутствии интереса к творчеству «Алых парусов» виновата не она. Ибо будь мне близко то, что делают ребята, я зарылся бы в их проект с головой. И на такие мелочи, как короткие юбки и цветные волосы некоторых представительниц прекрасной половины человечества, плевал бы с марсианского Олимпа.
То есть, все-таки стоит рискнуть и попробовать предложить то, что пришло в голову в метро. Да, революционный проект, и, возможно, меня пошлют…
…Ну, и пусть. Я не буду заниматься тем, что не воспринимаю как своё. В таких вещах лучше не наступать на горло.
- Парни, разговор есть, - тяжелым голосом начал я. Они что-то почувствовали или прочли по лицу – нахмурились. Хан и Карен отложили инструменты, Фудзи крутанул между пальцев палочки и откинулся на спинку сидушки ударной установки.
- Слушаем! – ответил за всех Карен, как главный.
- Только выслушайте до конца, - попросил я. - Пожалуйста, это важно.
Они друг с другом переглянулись, но согласно кивнули.
- Понимаете, критиковать кого-то может любой, - продолжил я. - Для этого много ума не надо. Гораздо сложнее внести конструкт, предложить выход вместо того, что не нравится.
- То есть, тебе наши песни не нравятся, - сделал вывод Хан, отводя глаза. Понимаю, самому было бы нерадостно слышать такое.
- Я же говорю, сказать «не нравится» легко! – воскликнул я. - Заявить: «Не-е, ребята, у вас отстой! Пойду-ка я отсюда!»
- Вы хорошие парни, - продолжил я с энергией. - Мне бы не хотелось вас обижать, потому прежде, чем фыркнуть, я попытался такой конструкт придумать.
- И придумал?
- Да. Понравится вам, нет – но я честно пытался.
Из груди вырвался тяжелый вздох. Мысли же, разрозненно витавшие по просторам черепной коробки, сделали попытку собраться.
- Начнем с того, почему мне не нравятся ваши вещи. Они не плохие, и на них найдется свой слушатель, но… Играть и петь такое я не смогу.
- Почему же? – хмыкнул Карен, в котором играла обида – именно он являлся автором большинства текстов и музыки.
- Потому, что это шлак. Сопли, возведенные в степень самоцели. Такое нравится сеньоритам, сопливым и романтичным, как эти песни. Я же жесткий, энергичный; мне нужна борьба, конфронтация. Надрыв. Для вас идеальный вариант - зализанный ловелас, мечта девичьих грез со сладким голоском и эпатажем представителя голубых меньшинств. Который может мяукать и собирать залы кобылиц… Но это точно не я, парни! Поверьте!
- Да видим, что не ты, - разочарованно махнул рукой Хан. Их купили мои слова о «конструкте» и желание не обидеть, но разочарование все равно давало о себе знать. – Это всё?
Я покачал головой.
- Нет. Еще мне не нравятся перспективы. Вы работаете на очень узком поле. Таких групп, как у вас, множество. Причем их много даже в русскоязычном сегменте. Вы не выдержите конкуренции и со мной, ваш удел – всё так же играть по клубам с минимальной массовкой. Да что там, - распалился я, - если вы и найдете сопливого сладкоголосого мачо, вы все равно останетесь на том же уровне! Немножко подтянетесь, приобретете среди зрителей несколько новых лиц… Но никакого качественного перелома не возникнет.
И самое главное, в сегмент латинос при этом лучше не соваться, - покачал я головой. - Конкуренции с ними вы не выдержите тем более, эти ребята исторически на порядок слащавее и мурлычнее.
То есть, перспективы обрубаются, сужаясь до ма-алюсенького количества переселенцев из Сектора и, возможно, марсиан.
- Ты не прав насчет латинос, - покачал головой Карен. – Будь мы семи пядей во лбу, пиши какой угодно материал, всегда будем для них «этими русскими выпендрежниками». Амигос не слушают чужую музыку, так что в любом случае наш слушатель – только свои. Никакой иной ниши не занять, в любом составе и с любым материалом.
Я кивнул – дельное замечание. И задал давно мучивший вопрос:
- Потому вы и тусите с нациками? Расширить базу? Чтобы слушать вас ходили по принципу «на своих поглазеть», а не потому, что нравится?
Кажется, задел больную мозоль, парни спешно отвернулись. Лишь никогда не теряющий самообладания Фудзи заметил:
- Теперь ты представляешь, как нам тяжко без нормального вокалиста?
Зря он так. Хан моментально вспыхнул:
- Это неправда! Да, так получается, что нас знают в ТОЙ среде! Но мы с Кареном и правда ненавидим этих тварей! И правда готовы поддержать наших, кто борется! Всем, чем можем! Просто!..
Вздох.
- Ну, не готовы мы бороться сами! - развел он руками. Словно извиняясь, но извиняясь перед самим собой. - Ты же взрослый, должен знать, что происходит с теми, кто выступает против!
- Мы за наших, Хуан, - поддержал его Карен, и глаза его сверкнули, обозначая, что на некоторых позициях он стоит жестко и бескомпромиссно. Мне же не понравилось это «Хуан». – Но если вдруг выступим, начнем борьбу, нас мигом отправят на задворки истории, и при этом мир нашего поступка не заметит. Это будет напрасная жертва, а жертвовать собой понапрасну… Элементарно глупо.
Я про себя выругался. Послал же бог… Коллег!
- А готов ли бороться ты? – задал он вроде бы простой, но очень сложный вопрос. - И за что именно? Чего это мы распинаемся, оправдываемся… Может прежде объясниться стоит тебе?
На мне скрестились прицелы глаз всех здесь присутствующих. Чувствовалось, вопрос этот они хотели задать давно, да как-то не получалось.
Я покачал головой – а что на это ответить? Как правило, человек может объяснить архисложные вещи, предмет интереса лишь избранных. Но при этом пояснить элементарщину, даже самому себе, для него проблема. Уже потому, что сам себе такие вопросы не задаешь. Действуешь, как подсказывает сердце, но сердце заставляет делать, а не думать.
Сердцем я всегда выступал за Сектор. И потому, что у меня оттуда мама, корни, и потому, что меня пытались из-за этого унижать. Нет, радикалом, борцом за что-то там себя не считал, но подсознательно всегда был с людьми, говорящими на русском. Для парней же всё проще, они выросли в другой среде. Для них враг – это враг, и он предметен. С крайне простым критерием определения. Как и друг.
- Я не националист, - покачал я головой. – Но готов выступить с вами. Не в смысле с вами… А с ВАМИ. Но только до тех пор, пока латинос не уравняют наши права со своими, пока не отменят дискриминацию выходцев Сектора. Выступать за независимость, отделение, играть в другие подобные игры я не намерен! – мои глаза так же сверкнули, поясняя, что на этих принципах стоять буду жестко. – Я не за Обратную Сторону, как объект и субъект политики. Я за единую Венеру. Но Венеру общую и равноправную. И можете меня за это пристрелить.
