— Ах, да, утром… давно это было, Шарки. Новые времена — новые проблемы. Давай-ка лучше о них.
"Похоже у него опять проблемы с головой".
— Не называй меня "шарки"!
— Извини, Отто. Я не подумал, что так тебя могли называть раньше. Но те, кто тебя так называл, очень проницательные люди, как бы ты к ним ни относился.
— Я парализован?
— Это не паралич. Психосоматическая фиксация, я сам ещё не всё понимаю.
— Но руки! Руками я могу двигать!
— Всегда так, Отто. Какая-то тонкая доводка. Почему-то вначале включаются руки при отключённом зрении. Потом опять отключаются все чувства, а через сутки ты уже будешь абсолютно здоров.
"Всегда? Что тут, чёрт возьми, происходит?"
— Где я, Василий?
— В лазарете. Считай, ты был полностью разобран. По винтикам. Я сам это видел.
— Ну и как?
— Что "как"?
— Какой я там, внутри?
— Очень неаппетитный… я даже разочарован.
— Ты ждал другого?
— Разумеется! — усмехается Василий. — Белая кость, голубая кровь…
— Насмехаешься?
— Нет. Просто соскучился. Хочу поговорить.
— Соскучился? За сутки?
Пауза.
— Отто, прошло больше времени, чем одни сутки…
— И сколько это? Неделя? Две?
— Пятьдесят лет.
Теперь молчу я. Мне нечего сказать. Я опять начинаю ощупывать непонятный предмет.
— Что у меня в руках?
— Это игрушка, Отто. Деревянный кораблик. У меня получается воспроизвести человека только со всем набором предметов, которые были при нём в момент записи.
— Записи?
— Да. Когда ты потерял сознание, я записал тебя. Теперь пришло время, и я тебя воспроизвёл. Только чуть подправил. Зачем нам с тобой Отто с разбитой головой и фаршем вместо внутренностей?
— У меня почему-то такое впечатление, что тебе это уже приходилось делать. И не один раз.
Он молчит.
— А куда девается оригинал?
— Оригинал?
— Да. Ты же сказал, что я — воспроизведение записи. Куда делся оригинал, с которого делалась эта запись?
— Оригинала нет, Отто. В момент записи происходит полная молекулярная разборка всего организма. Ничего не остаётся.
Теперь я чувствую, что это галеон, я даже помню, как сегодня его вытачивал. Нет, не сегодня, — пятьдесят лет назад.
— И много сейчас у тебя таких игрушек, Василий?
— Девять штук. Да ты не переживай, с двойниками у тебя проблем не будет.
Что-то чересчур быстро он это сказал; явно поторопился с ответом. Будто ждал его. Нет. Не так. Он подвёл меня к этому вопросу, а потом отбарабанил давно готовый ответ.
— Думаю, мне лучше знать, будут у меня проблемы с двойниками или нет…
— Ты ошибаешься. Мне просто нужна была рабочая сила. Здесь очень многое нуждалось в ремонте и серьёзной переделке. Так что ты — это ты, все остальные — лишь тени, с руками для работы.
— Тени? Выходит, ты можешь не только дырку в голове залатать, но и всё из головы через эту дырку вытрясти?
— Что-то в этом роде.
"Он отнёс меня в лазарет и включил запись. Откуда он знал, как это сделать"?
И ещё. Он обещал спеть песню, и он её спел…
— А я зачем понадобился? Пятьдесят лет тебя устраивала компания теней, а теперь вдруг на общение потянуло?
— Полегче, Отто, я ведь теперь — бог!
— Вот это да, — меня начал разбирать смех. — Что же ты тогда, выйдя к костру, забыл представиться? "Здравствуй, Отто, я — твой бог…"
— Смеёшься? Напрасно. Не забывай: я тебя создал! Могу и убить…
— Удивил! Миллионы женщин каждый день кого-нибудь создают. Так что, каждой — по нимбу над головой? Можешь убить меня? Я слеп и обездвижен, и чтобы меня убить, совсем не обязательно быть богом.
Он молчит. И мне сказать нечего. Я нащупываю на поясе нож и продолжаю работу над галеоном. Помнится, я мечтал уплыть на нём. Сейчас во мне крепнет уверенность, что я сделаю это. Если лысая голова — признак копирования, значит, существует и запись Катерины. Моей Катерины. Любая задача разрешима, в противном случае её невозможно было бы сформулировать. От меня требуется только найти запись своей женщины…
Потом бежать. А если и вправду полсотни лет сгинуло — прекрасно! Обо мне давно позабыли. Бежать и начать новую, счастливую жизнь. Благо есть на что…
Я в строю! У меня есть задача!
Я вслепую, механически обтачиваю галеон. После того, как я вспомнил, что у меня в руках, мне нет необходимости на него смотреть. Мои руки сами найдут дорогу к формам, изначально заложенным в дереве. Точно так же будущее миллиардами вероятных событий уже готово для нас в настоящем. И наша предрасположенность к добру или злу включает ту или иную версию нашего будущего.
Стружка сыпется мне на лицо и шею, но мне приятны прикосновения грубого дерева к коже. Мысли текут легко и свободно. Как стальное, правильно заточенное лезвие скользит вдоль волокна по древесине…
Я останавливаюсь. Я пытаюсь воспроизвести то, о чём только что думал. "Отто, — говорю себе. — Такие глубокие мысли должны быть тебе в диковинку".
— Почему ты остановился? Очень приятно наблюдать за твоей работой.
— У меня такое впечатление, что ты ковырялся у меня в голове.
Он смеётся:
— Как-то у костра ты горячился о справедливости. Мне показалось полезным, брат, чуток заточить тебе ум и немного освежить память…
— Брось, у Господа нет ни брата, ни сестры, ни матери…
Он опять смеётся.
— Не так было сказано…
Смех плавно отдаляется и гаснет вместе с моим сознанием, где-то неподалеку от бесконечности.
"Организация духовного мира этих существ является точным отражением их нестабильной физической сущности. Прежде всего, это проявляется в неуравновешенности понятий добра и зла, или даже в полном отсутствии таковых понятий у подавляющего большинства особей. Несчастные, не имея никаких представлений о том, откуда они пришли, и куда после своей мнимой смерти отправятся, они любому, даже самому благоприятному своему положению, предпочитают движение.
Даже если это движение ведёт в никуда.
Здесь мы сталкиваемся с неумолимостью их генетической программы, которая исключает понятие остановки…" Из отчёта экспедиции к VI(3)
Я сосредоточенно смотрю в тарелку, будто вижу в ней опору и спасение. Не сказал бы, что так уж сильно боюсь своих скуластых, поджарых двойников, но, признаюсь, голова идёт кругом, это точно.
Сегодня куриный суп с лапшой. На второе пельмени — перемолотое мясо заворачивается в тесто, варится и подаётся со сметаной или уксусом. Салат из свежих помидоров и огурцов. Хлеб чёрный, ржаной. Компот из сухофруктов, берёзовый сок. Всё свежее и очень вкусное. Русская кухня предполагает обеды из трёх блюд, и я понемногу начинаю отъедаться. Что-то я вообще не припомню такого обилия пищи. Завтрак, обед, ужин. Между обедом и ужином предусмотрен чай и бутерброды с икрой или копчёным мясом.
