вступили ещё двое, но против, было больше тридцати человека. Скрученный, он был усажен под дерево, в ожидании рассвета, для того чтобы быть отправленным восвояси.
Тёмные тучи сомкнулись над последним просветом. Задул порывистый ветер. Раньше обычного, уведя детей в палатку, Сайлас принялся тихо собирать вещи.
– Тут больше не безопасно. Палатку придётся оставить. Но нечего. Найдём новое место. Еды у нас дня на три. Может, поймаем какого-нибудь зайца или собаку. Поблизости есть метеорологический комплекс. Может его ещё не до конца…
Поймав отца за руку, сын указала на их суму с зерном.
– Эта не наша. Ремешок не такой. – открыв её, он зачерпнул из глубины. – Пшено пополам с сорной травой. Той, ядовитой травой, которую мы пробовали прошлым летом.
– Ну нечего. – после долгой паузы. – Отсортируем. Постараемся поймать что-нибудь.
Сняв рубаху, Риса хотела была надеть под неё ещё что-нибудь, когда отец заметил синяки.
– Кто это сделал?
Достав листок с чертежами, девочка угольком намалевала уродливых человечков, изобразив, как один бьёт другого. Затем, показала и ноги, со следами от пинков. Отец замер, с трудом вымолвив лишь.
– Кто?
Тогда она нарисовала пагоны, и подобие иностранных букв на грудной нашивке.
– Ну… Ну, он же тебя не покалечил? Просто наказал?
Она неуверенно кивнула.
– Вот. Нужно его простить. Нужно… – запнувшись. – Уйдём, и забудем этот как… – он снова замер.
Резко, словно включённый на небе, по палатке забарабанил дождь. Несколько минут прошло в молчании.
– Не ходи туда. – тонкий девичий голос. – Солдаты сильны, вооружены и не прощают обид. Смерть от голода, не худшая и возможных. – она оттянула ворот рубахи, прикоснулась к телу, к бёдрам. – Я потерплю. – с издёвкой и укором, напоминая о прошлом.
Острый и суровый взгляд механических глаз, замер, как и вся прочая мимика. Расстегнув сумку, Роман достал дневник и, раскрыв на первых страницах, принялся читать, словно мантру. Снаружи донеслись звуки новой перепалки. Дрогнув, Сайлас потерянно огляделся, затем неуверенно поднявшись на ноги, вышел наружу. Шелест отдаляющихся шагов, трещащий шорох, с которым из древесины вынули мачете для рубки ветвей, металлический шелест точильного камня по стали.
Опустилась ночь, сырая и тёмная. По жестяному листу, накрывавшему кострище, барабанили срывающиеся с листьев, крупные капли. Кто-то тихо плакал, кто-то украдкой ел, но большинство уже спало, когда убийца принялся за дело. Неплохо видя в темноте, действуя с методичной чёткостью, которой был научен в военном училище, не щадя никого.
На всё, ушло около часа. Столь долгого, что казалась, вот-вот наступит рассвет. Но солнце было ещё далеко. Замерев у костра, отбрасывая на палатку длинную тень, Сайлас думал, что скажет детям, как оправдается перед собой, и перед женой, когда встретит её в следующей жизни. Небо расчистилось, показались звёзды, лунный свет озарил землю. Полукругом, пройдя по небосводу, яркие точки чужих светил, начали растворяться в светлеющей синеве. Костёр давно угас. В нём тлели лишь мелкие угли. Подходило время идти на работу, но в палаточном лагере висела гробовая тишина.
Постучав в дверь медицинского вагончика, человек замер в ожидании. Новый стук, и ещё один. После пятого дверь открылась.
– Чего тебе! Ты время то видел? – возмутился хирург.
Оттолкнув его, отец вошёл внутрь и, пройдя к столу, принялся на него что-то вываливать. Отряхнув влагу оставшуюся на рубашке после прикосновения промокшего до нитки земляка, перебежчик хотел было высказаться, но побоявшись быть бит, промолчал. Вдруг, он заметил кровь, на собственной руке, а затем и на одежде, там, где к ней прикоснулся вторженец.
– Где зацепило? Покажи.
Подойдя к столу, он обомлел от ужаса. Вытряхивая из сумы, в которую насыпали зерно, на стол падали золотые и серебряные украшения, монеты и скомканные деньги. Все они были измазаны кровью. На одном из перстней, висели обрывки кожи, на серёжке, мочка уха. Отступив на шаг, не найдя рукой опоры, врач сел где стоял. Обернувшись на шум, глядя сверху вниз, с бесконечной ненавистью в механических глазах, мужчина произнёс.
– Плата, которую вы потребовали за лекарства для дочери. – взяв из шкафчика нужный препарат и развернувшись, вышел, хлопнув дверью с такой силой, что она сорвалась с одной из петель.
Придя в опустевший лагерь, солдаты нашли множество тел, пустые сумки из-под зерна и единственную не запятнанную кровью палатку, в которой остались лежать вещи никому не известной женщины и ребёнка.
***
Обхватив отбитые бока, парень в очках горько заплакал.
– Он так и не простил меня. – захлёбываясь от слёз. – Я никогда не хотел быть любимым ребёнком. Не моя вина… Как он не поймёт, он же старший…? Всё же так очевидно!
Медленно ухватив его за грудки, наставник крепко встряхнул подопечного, заставляя собраться.
– Будешь раскисать, когда всё закончится. – преодолевая собственные эмоции. – Они поверят только тебе. Ты должен вывести все, кто согласится. Пускай только треть. Да хотя бы с десяток. Доведи их до места сбора. – до треска сжимая ворот.
– Варя ушла с десятниками. Где её теперь искать?
– Не беспокойся. Она с головой дружит. Вперёд не полезет. А если и… На тот берег я её не пущу. – внимательно глядя во влажные глаза ребёнка. – Теперь ты сам по себе. Делай всё, что считаешь нужным. – и медленно отпустив, поднялся на ноги.
Мелко закивав, будто раскачиваясь, опустив взгляд, а затем, уверенно взглянув на наставника, он поднялся следом.
Через квартал, зайдя за угол академии водного транспорта, Чучел развернул спутницу к себе лицом.
– Что за хрень!? – со сдержанным гневом.
Она отвернулась, ненамеренно разжигая гнев.
– Что ты собиралась сделать? – взяв её под локоть.
Подняв смеренный, безэмоциональный взгляд, Риса коротко покачала головой. Его пальцы больно стиснули руку. Вспыхнув, резко ударив в болевую точку, она разжала захват и, отступив на два шага, мотнула головой в сторону спуска.
– Ещё раз выкинешь подобное дерьмо… – резко жестикулируя. – Я не посмотрю что ты его дочь…
Он, смотрел с иступлённой злостью, она, с присущей ей резкостью.
– Всё это, я делаю ради таких, как они. Не прощу.
Отомкнув уста, Риса хотела уязвить в несоизмеримости собственных возможностей и стремлений, подсказать оставить лишнее, чтобы спасти самое важное. Но слов не было. Затем, пришло понимание тщетности любой из попыток. Когда дохляк будет спасён, они уйдут, чтобы больше некогда не вернуться в ещё один выжженный край. Помня, что не стоит вглядываться в глаза мертвеца, пусть тот ещё дышит, она отвернулась.
Подцепленные корнями и подточенные водой, бетонные стены подпиравшие склон, пошли трещинами, а местами и вовсе рухнули, погребённые под оползнями. Тонкие ручьи, петляя среди грязи и
