Разноцветные сполохи завораживали, подавляли сознание. Меня все сильнее тянуло к краю пропасти у столба, в которую нисходил свет. Красный, зеленый, синий, фиолетовый — менялась интенсивность цвета, менялись оттенки. Непроизвольно я сделал первый шаг в сторону световорота и, теряя опору под ногами, покачнулся.
Идти следовало совсем не туда… Но двигаться против потока казалось немыслимым.
Я сделал еще шаг…
Почти сразу же ноги оторвались от пола. И я поплыл в световом потоке.
Стены храма исчезли, я вообще не видел ничего, кроме реки света, окружавшей меня со всех сторон и постепенно приближавшейся к черной пропасти. На секунду почудилось, что впереди, у самого края воронки, мелькнули два легких живых мазка, напоминающих своими очертаниями человеческие фигуры. Но они тут же исчезли.
Давление светового потока постепенно усиливалось. Первый раз я почувствовал это в минуту колебания, когда инстинктивно попытался отдалиться от темной пропасти, поглощавшей свет, и ясно ощутил, что теперь уже поздно. Обратного пути не было.
Время словно остановилось. Все чувства и ощущения замерли, растворившись в этом безмятежном покое и мягком неназойливом движении к краю пропасти. Я не мог определить, была ли игрой воображения величественная мелодия, возникшая в полной и абсолютной тишине. Скорее всего так реагировала человеческая психика на ритмичные сполохи света, подавлявшие волю к сопротивлению.
Поток постепенно уплотнялся. Он становился все стремительнее. И все более ощутимые удары швыряли меня от одной волны света к другой. Я убеждал себя в том, что это невозможно. Свет не мог стать жидкостью. Его скорость беспредельна и не соизмерима с этим грозным величественным движением, но именно так выглядела реальность, окружавшая меня. Я лишь мог принять ее такой, какая она есть.
И эта трезвая мысль неожиданно придала мне силы к сопротивлению. В конце концов, если свету угодно превратиться в жидкость, я был не таким уж плохим пловцом…
Резко рванувшись назад, я попытался грести против потока. Тщетно. Сила тяжести ослабевала с каждым метром, приближавшим меня к черному столбу. Я лишь барахтался на поверхности светозарной жидкости, теперь уже по плотности превосходившей воду. И хотя мои силы оказались ничтожны, само желание борьбы что-то изменило в структуре потока. Рядом со мной появились небольшие местные завихрения, мешавшие ровному и безвозвратному движению вперед.
Захваченный одной из таких воронок, я не стал вырываться из стремнины, вспомнив правило для пловца, попавшего в обычный водоворот: ему нельзя сопротивляться.
Следует уйти в глубину, там водоворот непременно ослабеет и выбросит пловца на поверхность где-нибудь в стороне от воронки. Вспомнив это, я изо всех сил рванулся вниз, помогая сверкающей жидкости, и, в конце концов, мне удалось продвинуться вглубь — сначала на метр, потом на два…
Дальше воронка оказалась слишком узкой и, захватив меня, вертела как волчок. От стремительного вращения я потерял контроль над окружающим и не заметил, в какой именно момент светозарный водопад вокруг меня разомкнулся…
Я стоял на пороге пещеры, ослепленный бешеным сверканием светопада, мои глаза ничего не видели в ее полумраке. Сзади, за моей спиной, продолжали мелькать сумасшедшие сполохи сгустившегося света да на пол с одежды скатывались тяжелые странные капли, похожие на раскаленную добела ртуть.
Наконец глаза освоились с новой обстановкой, и я увидел исчезающие в чернильной тьме своды гигантской пещеры. Даже в том ярчайшем свете, который шел от входа, не видно было ее конца.
Неожиданно я почувствовал на себе осмысленный взгляд, идущий из темных подземных глубин. Гораздо ближе источника этого леденящего взгляда нечто плоское и огромное, смутно похожее на перевернутое человеческое лицо, взирало на меня с потолка пещеры.
— Кто посмел? — сонно спросила морда, придвигаясь ближе на своих маленьких цепких ножках, растущих из подбородка этого кошмарного существа. Его тело полностью скрывали огромные круглые уши, поросшие зеленоватой шерстью.
Ничего не было видно, кроме этих ушей и самой морды. Вспомнив нашу предыдущую встречу, я невольно попятился.
Неожиданно морда оказалась совсем рядом. Сейчас я видел в ее облике детали, не замеченные раньше, например, этот зеленоватый мех, когти на лапах. В первый раз там было нечто, похожее на копыта. Я знал, что внешность слухачей непостоянна, и теперь получил этому наглядное подтверждение.
— Я спрашиваю, кто дерзнул войти в предверие? — Голос, казалось, шел не от слухача, а откуда-то из глубины пещеры.
— Ну я, я дерзнул. Не узнаешь, что ли?!
В ответ из пещеры потянуло замогильным промозглым холодом. Морда как-то нехорошо, слишком радостно ухмыльнулась.
— Ах, это ты… Проходи, проходи. Явился, значит, не запылился. Мы уж заждались.
Несколько глаз замерцали в темноте. Слухач, оказывается, был не один. Я лихорадочно ощупывал пояс, на котором в ножнах болтался тяжелый неуклюжий меч, словно это оружие могло помочь против слухачей.
Опомнившись, я потянулся своей мыслью к кольцу, привычно вызывая его смертоносную силу, — и ничего не почувствовал, никакого ответного толчка, будто его и не было вовсе.
— Здесь тебе кольцо не поможет, долгожданный ты мой. Говорил я, расплаты не миновать. Теперь вот вкусишь.
Рожа слухача дохнула на меня отвратительным перегаром, улыбаясь и плотоядно облизываясь. Его сородичи, до сих пор державшиеся в отдалении, неожиданно поднялись в воздух. Для своего неровного, прыгающего полета они использовали уши… Очевидно, малая сила тяжести в пещере позволяла столь необычный способ передвижения.
Поняв, что я беззащитен, летающие морды собрались полукольцом и, порхая, словно гигантские бабочки, подбирались все ближе. Выхватив наконец из ножен меч, я рубанул по самой настырной морде. Меч, со свистом разрубив воздух, ударился о скалу, не встретив никакого сопротивления. Передо мной находилось нечто не материальное.
Слишком поздно вспомнил я о том, что с фантомами можно бороться лишь заклинаниями и молитвой. Я не успел даже сосредоточиться. Из трещин и щелей посыпались вызванные залихватским свистом предводителя этой шайки огромные бронированные крейги. Они бежали ко мне на задних лапах, выставив вперед свои страшные жвала, следом спешили извивающиеся сороконожки с ядовитыми челюстями, плоские, похожие на клопов, мокрицы величиной с собаку и какие-то, еще более мерзкие твари, неразличимые в полумраке.
Я ударил раз, другой, но лезвие не смогло пробить хитиновые панцири крейгов. Я терял драгоценные, еще остававшиеся у меня секунды на бессмысленную физическую борьбу.
