Гришка осторожно двинул к себе винтовку – пальцы скользнули по холодному стволу, схватились за цевье, потянули. Винтовка не двигалась. Может быть, зацепилась, но Гришка почему-то был уверен, что ее держат за приклад. Он дернул, раз, другой, не решаясь оглянуться, отпустил и схватился за пистолет.
– Не дергайся, – очень тихо сказал за спиной Рамзес. Очень спокойно сказал, но за этим спокойствием Гришка почуял запредельное напряжение. – Вон он, напротив.
Гришка, до рези выкатив глаза, начал вглядываться в темноту по другую сторону костра и спустя долгую секунду различил фигуру – черную, чернее окружающей ночи. Кто-то неподвижно сидел у костра и молчал. У Гришки волосы зашевелились.
– Кто это?!
– Не вздумай палить, – еще тише ответил Глеб. – Возьми рюкзак и отползай без резких движений.
– К-куда?
Глеб одним словом обозначил маршрут, но Гришка не обиделся. Он начал пятиться, цепляя своим двуствольным монстром землю, траву и кусты, а рядом отступал старший. Черный не обращал внимания на их маневры; не двигался и не издавал звуков, будто умер.
– Мертвяк! – подтвердил Глеб, лихорадочно скатывая спальник. – Слышал я о таком...
Гришка суетливо дергал стволом из стороны в сторону, ему теперь со всех сторон чудились непонятные звуки. Оказалось – не только ему!
– А ну-ка, ноги в руки! – скомандовал Рамзес перехваченным голосом, и Гришка побежал, стараясь не потерять из виду тощий Глебов рюкзак. Осознавая, что вокруг происходит что-то невероятное: даже Рамзес, сносивший в Зоне три пары сапог, бежит сломя голову. Ибо ночью в Зоне не ходят, вспоминал Рамзес старину Ворона, это есть главное правило после бесшумного шага и впрок нажраться.
Разбрасывая комья земли и песка, забрались по насыпи и остановились. Костер сверху виделся едва заметным пятном красного цвета, и движения рядом с ним не замечалось. Гришка открыл уже рот – сказать что-нибудь колкое, но Рамзес схватил его за плечо, больно сжал, и Гришка осекся.
– Слышишь? – с придыханием спросил Глеб, и Бой услышал глухой нарастающий рокот, перешедший сначала в рев, а потом и в визг. От костра кричали, бездушно и громко, словно ревун воздушной тревоги. Не чувствовалось жизни в этом звуке, только механическая тупая угроза. Или призыв. Или еще черт знает что, и Гришка, не стесняясь паники в голосе, спросил:
– Это что, Рамзес?
– Это, м-мать твою, марш-бросок! – зло ответил Глеб, лихорадочно монтируя на лоб прибор ночного видения.
Он почему-то стал смотреть в другую от костра сторону. Гришка вспомнил, что и у него есть инфравизор, засуетился было, но тут же замер: Глеб глухо выругался.
– Смотри!
Гришка посмотрел. Со всех сторон на них двигались тусклые светляки: желтые, зеленые, бешено-красные; Гришка сначала услышал мерный топот, затем хриплый рык и взвизги и только потом догадался – глаза! Десятки пар псевдопесьих глаз, а рядом с псевдопсами, судя по звукам, еще сотни мутантов-слепцов спешат на зов. И через минуту сметут их с Глебом, как тряпичных кукол...
Стрелять они начали одновременно: Глеб очередями над землей, Гришка картечью – бестолково на таком расстоянии. Псы разом взвыли – кто свирепо, кто в предсмертном ужасе.
Гришка расстрелял магазин, сунулся в подсумок, но, как назло, в ладонь лезли только остроносые винтовочные патроны. Зарядить не успел – Глеб резко закинул автомат за плечи и боднул напарника в грудь. Гришка полетел с обрыва ласточкой, приложился спиной об землю – и рюкзак, зацепившись за что-то одним из бесчисленных ремешков-карманов-лямок, остался на склоне. Бой, едва не вывихнув плечи, кувыркнулся дальше, набирая в распахнутый в немом вопле рот пыль, грязь и землю. Через пару секунд он лежал под обрывом, живой и, видимо, здоровый, а рядом приземлился Рамзес. Весело ругнулся.
– Держись, пацан, – приказал, – сейчас нас будут рвать...
Он подхватил Гришку за плечи и поволок к костру, туда, откуда они бежали пару минут назад. Гришка хрипел и плевался. У костра он упал на колени и начал судорожно совать тупорылые ружейные патроны в патроноприемник. Дорогущий ремингтоновский механизм скрипел от набившейся грязи, но патроны принимал. Глеб залег чуть сбоку и тоже готовился стрелять. На черного по другую сторону костра они не смотрели, будто сговорившись. Будто и не было его.
А потом с горки посыпались, калеча друг друга, собаки, и стало не до черного. Глеб бил короткими очередями и орал Гришке:
– Стреляй!
Гришка пытался, жал на курок, но капризный механизм подвел, и Гришка, бессильно рыдая, отшвырнул двуствольный агрегат в сторону. Выхватил «беретту». Слабые пистолетные хлопки почти терялись в грохоте автоматных очередей и реве песьих глоток. Потом всех словно накрыло акустической волной – черный снова запустил сирену, и все остальные звуки пропали. Следом пришла боль.
Гришка сжал голову ладонями, чтобы она не раскололась, и его мгновенно стошнило недавним ужином. Организм трепетал всеми фибрами, готовый опрокинуться в спасительный обморок, и только крохи гордости удерживали сознание на плаву.
– А!.. Ах...а, – мычал рядом Глеб, тыча перед собой пальцем. Гришка, мучительно сфокусировав взгляд, увидел, что собаки мечутся в панике.
Сирена оборвалась. В голове у Глеба словно пузырь лопнул, и его тоже стошнило.
– ...марш-бросок, говоришь! – услышал Гришка полный ненависти стон.
Мертвяк стоял рядом, и в серой полутьме скорого рассвета Глеб сумел рассмотреть его. На теле черного человека струпья мертвой кожи смешались с обрывками грязной одежды; он напоминал огородное пугало торчащими в стороны лохмотьями. Глеб поднялся и заглянул черному в лицо. Лучше бы он этого не делал: в глазницах копошились черви, нос провалился, а нижняя губа, разорванная надвое, свисала вниз неряшливым клоком. Под острым кадыком угадывались обрывки широкого, когда-то модного галстука.
Мертвяк был давно и необратимо мертв, но двигался и издавал немыслимые звуки.
– Бой! – хрипло сказал Рамзес. – Кажется, у нас появилась отмычка.
Мертвяк глухо взревел, распугав собак, и небыстро двинулся к обрыву. Вокруг него образовался почтительный круг, выйти из которого Глеб не согласился бы под угрозой расстрела. Гришка брел следом, пошатываясь и придерживая чугунную от недавней боли голову. Двуствольный агрегат волочился по земле – стало видно, что нижний ствол смотрит немного вбок. Глеб наступил на приклад этого мертворожденного уродца, и Гришка выпустил ремень, даже не оглянувшись на предмет своей недавней гордости.
Над обрывом мертвяк остановился, и сталкеры вместе с ним. Собаки не стали забираться следом, но здесь, вверху, нашлись новые стаи, и было их столько, что Глеб только охнул, взглянув с обрыва. В рассветной полумгле ручейки, потоки и реки всяческой живности стекали из запретного Леса на недавно еще спокойную тропу. Только мертвяки – а Глеб увидел еще двоих – шли наперекор потоку.
