Тварь. И второй — когда не дали ей возможности сообщить Хозяину о твоем появлении. Повторяю: тебе невероятно повезло заполучить браслет Тени. И тебе невероятно повезет, если жрецы Невирона о тебе не узнают. Или узнают тогда, когда ты поймешь, в чем твоя сила, и больше не будешь для них легкой добычей.
— Что же мне делать? — растерянно замерла я, позабыв даже про ноющую руку.
— Идти, — спокойно посоветовал шейри. — У тебя еще есть немного времени, поэтому не бойся будущего, иди вперед и закончи то, что ты по незнанию начала.
Остаток ночи я, разумеется, уже не спала: последние новости выбили меня из колеи так надежно, что остатки сна мигом слетели, и я до самого утра проворочалась на жесткой земле, напряженно размышляя над собственным невезением.
Самое главное, что убиваться было поздно: все, что могла натворить, я уже натворила. Знак Ишты горел на мне адовым пламенем, ненавязчиво напоминая о том, что если о нем кто-то прознает, то спокойной жизни мне больше не видать. В то же время чуть выше него красовался проклятый браслет, с которым еще предстояло разобраться. А впереди отчетливо маячило сомнительное удовольствие пешей прогулки по некоему лесу, кишащему бледнокожими сородичами убитого мной нелюдя. Более того, если Лин прав и за обладание такой редкостью, как браслет Тени, многие готовы жизнь положить, то становится совсем грустно. И поневоле одолевают мысли о том, что эарам, может, вообще не потребуется снимать с меня этот браслет после того, как я — вернее, ЕСЛИ я — все-таки выполню свой непонятный долг. Как сказал Лин, эти бледнокожие долгоживущие нелюди с поистине бесценной кровью в жилах не больно-то уважают смертных. И вполне способны решить мой вопрос кардинально: просто-напросто содрав нужную вещь с трупа. А что? И удобно, и недорого. Правда, шейри утверждал, что долговые браслеты имеют достойную защиту и способны оторвать голову любому, кто позарится на это сомнительное украшение. Но, во-первых, браслет на мне был необычным. Во-вторых, среди эаров мог найтись еще более умелый маг, чем тот, который умер у меня на глазах. Наконец, в-третьих, никто не может дать гарантий, что мое гипотетическое задание подразумевает какую-нибудь милую шалость или романтическое послание безутешной вдове убитого нелюдя о том, что он страшно скорбит и сожалеет.
А вдруг эар хотел, чтобы я нахамила и плюнула в лицо их королю? Или вдруг ему на пороге смерти захотелось посмотреть, как я делаю себе харакири?
В общем, догадок — море, предположений еще больше, а реальных фактов пока недостаточно. Но, в любом случае, выход у меня по-прежнему один: идти вперед окольными тропками, стараться не светиться перед аборигенами, тщательно скрывать свое происхождение, еще тщательнее прятать долговой браслет. Но особенно следить за тем, чтобы никто не углядел клеймо на моей левой руке и не вспомнил древние легенды про Ишт. А еще лучше — каким-то образом превратиться в муху и тихонько прошмыгнуть у всех под носом, чтобы затем так же тихо сделать свои дела у эаров и совсем уж незаметно слинять. Куда-нибудь подальше. Туда, где можно спокойно посидеть, все обмозговать и понять наконец, во что же именно я влипла.
Следующим утром шейри оказался удивительно молчалив и немногословен. Но я не расстроилась: мне и самой было над чем поломать голову. Так что довольно долгое время мы неторопливо шли рядом, не пытаясь нарушать воцарившееся молчание и совершенно не глядя на разросшуюся повсюду диковатую красоту. Не до нее нам стало, если честно. И не до сожалений о том, что из-за таких Тварей, как вчерашний кахгар, сюда даже смельчаки носа не сунут. Не говоря уж о том, что никаких караванов по Заброшенному Тракту больше не шло и никаких гонцов по нему давно не скакало. Только я, невезучая, да мой маленький демон, у которого просто не было иного выхода, брели по нему.
Когда на обочине что-то мелькнуло, я сперва не обратила внимания. Ну, валяется и валяется в траве какая-то старая коряга. Подумаешь, невидаль. Но когда мы подошли ближе, а Лин отвлекся на какой-то кустик, мне вдруг показалось, что коряга шевельнулась. Когда же я, заинтересовавшись, подошла вплотную и опрометчиво спрыгнула с Тракта, то неожиданно обнаружила, что приняла за трухлявое бревно живое существо. Причем существо непонятное, но при этом удивительно красивое.
В лежащем под местным вариантом рябины звере было почти полтора метра длины, имелся короткий, как у рыси, жесткий хвост, гибкое кошачье тело, мощные лапы с мягкими подушечками, под которыми прятались внушающие уважение когти. Еще была мягкая рыжеватая шерсть с темными подпалинами на боках и забавные острые ушки с черными кисточками, отчего сходство с рысью становилось еще очевиднее. А вот морда у него оказалась определенно волчьей — сильно вытянутая, чуть заостренная к носу. Шерсть там была короткой, жесткой, почти бурой, нос совершенно собачий, лишенный роскошных длинных усов. Шея толстая, мощная. Выглядывающие из приоткрытой пасти зубы длинные, белые и острые. А бугрящиеся под шкурой мышцы красноречиво говорили, что хищник передо мной быстрый и удачливый: при плохой охоте такую мускулатуру не наешь. Только вот беда — зверь был мертвым: какой-то более везучий охотник сумел всадить в рыжий бок короткую стрелу. Правда, оперения на ней почему-то не было, но дело не в этом. А в том, что от этой раны зверь сильно ослабел. Какое-то время, видимо, пытался уйти от убийцы. Потом уже просто полз, обессилев от потери крови… вон еще просека от него осталась, которую я не увидела с дороги. А теперь окончательно свалился, уткнув морду в землю и вытянув окровавленные лапы.
Я присмотрелась внимательнее и тут же поняла, что зверь боролся до конца — кровь была у него не только на боку, но и на когтях, что значило: своего обидчика он если не убил, то как минимум серьезно ранил. Пожалуй, только этим можно объяснить тот факт, что подстреленного кота до сих пор не освежевали и не оттащили свежий труп подальше от дороги.
— Бедняга, — посочувствовала я, присев возле него на корточки. — Жалко тебя: красивый.
И вот тут у кота дрогнули ноздри.
Я поспешно отскочила, справедливо опасаясь получить острыми когтями по лицу, но измученный хищник только прерывисто вздохнул, из последних сил царапнув землю, а потом снова затих. И лишь слабо колыхающиеся возле носа травинки подсказывали, что он еще жив.
Я в нерешительности огляделась.
— Гайдэ! — донесся беспокойный зов с Тракта.
— Здесь, — с облегчением отозвалась я, помахав
