Разлапистая ветка пощекотала его за шею, и он отклонился в сторону, и, может, это его и спасло. В то же мгновение раздался пугающе громкий хлопок, будто лопнул над затылком большой воздушный шарик — Костя вздрогнул, — и за ухом просвистело. Неужели стреляют? Костя понесся в самую гущу кустов. Запнулся, еле удержался на ногах. На спине, где-то справа, теплело — определенно в это место ожидал Костя второй выстрел. И не зря. Вот дрогнули ветки от нового хлопка. В то самое место вошла мощная заноза. В глазах все поплыло, тело магнитом потянуло к заснеженной земле.
Мама, сидя за столом на кухне, что-то делала с лоскутами теста. Мяла их шершавыми пальцами, прокалывала старой рюмкой. Рябиновый оттенок на стекле рюмки обесцвечивался лучами из окна, отбрасывались блики, по кухне бегал солнечный зайчик. Лицо у мамы было сосредоточенное, морщинистое. Уголки рта смотрели вниз, выражая печаль и осуждение. Он сидел напротив, и ему тоже было грустно, и он с удивлением для себя понимал отчего. Он учится на пятом курсе и до сих пор не сдал два зачета и два экзамена с прошлого года.
«Теперь тебя отчислят из Академии, и это под самый конец обучения! — низким голосом начинает говорить мама. — Все получат дипломы и станут лейтенантами, а ты, значит, будешь болтаться, точно какой-то недоумок». «Странно, но ведь я должен был умереть», — думает он вслух. «О чем ты говоришь?» — «Мне кажется, я должен был умереть», — «С чего ты это взял?» Он пожимает плечами и говорит, что не знает. «Не пытайся разжалобить меня, — тихонько возмущается мама, сильнее надавливая на рюмку. — На носу двадцать первый век, может, конец света будет, а ты так ничего и не добился в своей жизни». «Мама, ты как всегда… У меня жизнь еще только начинается!»
Ему становится не по себе. Но он никак не может понять, что вообще происходит. И почему он снова вернулся в прошлое? Стало быть, на самом деле он так и не закончил Военную академию. Ну и ладно, наплевать! Он начинает перебирать в голове, что именно он не сдал. Какие-то чертежи в Компасе, у него нет еще ни одного листа; зачет по политэкономии. Да на кой она сдалась?! Идиотский предмет, ненавижу! И что-то еще. Впору схватиться за голову. Ему не успеть, ему явно не успеть! И придется действительно бросить учебу и остаться без формы и корочки.
«Пойдешь на стройку вкалывать», — вторит его мыслям мама. Ему становится обидно, очень обидно. Его прямо прожигает изнутри. Я ни за что не пойду чернорабочим! Ведь я не для того учился! «Вот именно, ты недоучился, — желтозубо улыбается какой-то весь волосатый то ли черт, то ли еще кто, с рожками. Он возник на месте мамы, а ее ясный лик просто растворился в воздухе. — Пойдешь кирпичи таскать или книжки впаривать!» И черт начинает отвратительно гоготать: «Бга-га-га! Бга-га-га!»
Костю неожиданно одолевает прилив злости, он вскакивает и набрасывается на черта, но тот, к изумлению, оказывается сильнее раза в два. Намертво сковывает запястья своими костлявыми пальцами и не дает вырваться. И начинает скручивать, скручивать, скручивать.
И тогда Костя приходит в себя и в мутной дымке различает, как его волокут по полу.
— Бля, до чего тяжелый, гад! — доносится отдаленно знакомый голос.
«Черт, что со мной происходит? Я опять здесь, в этом доме?!»
Оборотни бросили его на полу, посреди большой гостиной, это он заметил краем глаза. Их было двое: верзила с богатырским голосом и, как явление Христа, следователь по особо важным. «Саныча я заблокировал, — вспомнил Костя. — Интересно, долго ли действует сыворотка безволия?»
— Здравствуй, Костик. Думаешь, ты на том свете? — Перед глазами нависло искаженное странной гримасой лицо Набокова.
Муконин медленно помотал головой.
— Правильно. Я тебя только вырубил. Снотворно-паралитическая пулька. — Лицо Николая разгладилось, и на нем застыла миролюбивая улыбка.
Костя вспомнил и выстрел и сразу почувствовал, будто где-то в боку, ближе к пояснице, растекается теплое пятно. Но боли почти не было, лишь одолевала повсеместная слабость. А самое изумительное — ему развязали руки. И кисти чувствовали непривычную свободу.
Он обвел взглядом новую комнату. В глубине, рядом с камином, — черный кожаный диван. В камине трещали дрова. Слева — длинный кухонный гарнитур со стойкой бара, большой стол, стулья и кресло. Справа — лестница, ведущая на второй этаж, деревянная, резная. Свет попадал в гостиную из трех окон с пластиковыми рамами. Одно в стене, где гарнитур, другое — в стене, где входная дверь, и третье — с правой стороны, у лестницы. Костя обшарил себя. Черт возьми, ни мандата, ни жучка для Набокова, ни смартфона — все отобрали!
Способность мыслить возвращалась к Муконину. «А что, если на даче находится еще кто-то? Возможно, но маловероятно. Ведь этот кто-то, если он существует, до сих пор так и не показался. Что же тогда ему тут делать? Охранник? Но бугай вполне сгодится на роль охранника».
— Плохо ты себя ведешь, Костян, — Набоков театрально покачал головой. — Мало того что подвел нас, так еще препарат загубил. А он ведь денег стоит, между прочим.
— Да пошел ты! — Костя взял и плюнул в лицо следователю.
Тот даже вздрогнул, зажмурился на мгновение, затем тонкими холеными пальцами брезгливо оттер щеку.
— Вот коз-зел! Надо ему в башку-то вдолбить. — Приосанившись, Николай повернулся к бодибилдеру.
Последний до настоящего момента стоял поодаль, в двух шагах, словно с пришитыми к карманам джинсов руками.
Муконин приготовился к худшему: опустил веки и весь напрягся. Послышался фатальный шорох. Удар не заставил себя ждать.
Такой острой боли Костя не испытывал давно. На секунды сковав дыхание, она заставила его тело сжаться в три погибели. Ребра прошибло до мозга костей. Муконин не сдержался и коротко взвыл.
— Я надеюсь, тебе понравилось? — интеллигентно сказал доморощенный Шварценеггер. — Как думаешь, хватит ему или еще добавить?
Последняя тирада, очевидно, была направлена в адрес начальника.
— Ладно уж, пока достаточно, — смилостивился следователь по особо важным делам. — Он нам еще славненьким нужен, дееспособным.
Страдание отступало медленно, откатывалось волнами. Не удавалось только восстановить дыхание. С каждым вдохом по ребру будто бы скоблили ножом. «Сломал, гаденыш!» — констатировал Костя.
Хозяева положения затихли, принялись ждать.
Когда Муконин оклемался, он решил сесть. Подставил локоть, оперся, рывок. С тихим стоном перенес укол в ребро. Устроился на полу в позе лотоса.
— Ну что, живой? — С фальшивым панибратством Набоков похлопал Костю по плечу.
