В то утро Сальмуса приехал в тюрьму с проверкой. Еще он получил приказ организовать акцию устрашения для партизан и с этой целью собирался наведаться в Роуз-Боул. Но все по порядку.
Осмотрев тюрьму, Сальмуса сказал коменданту, что хочет допросить одного из диссидентов. Так сказать, услышать политическое заявление этого борца за свободу из его собственных уст.
Звали узника Гораций Данцигер. Его привели в абсолютно пустую комнату и привязали к отдельно стоящему стулу. Напротив поставили стул для Сальмусы. Над головой заключенного, демонстрируя недвусмысленный зловещий намек, висела петля, через шкив привязанная к лебедке.
Данцигеру было за пятьдесят, но последние месяцы тяжело ему дались, выглядел он на все семьдесят. Одет он был в тюремную робу.
Сальмуса добрую минуту молча разглядывал диссидента. Данцигер пытался выдержать его взгляд, но глаза упорно сползали к петле.
– Чего надо? – спросил Данцигер.
Наконец Сальмуса заговорил.
– Тебя зовут Гораций Данцигер, и ты посмел оскорблять Блистательного Товарища Ким Чен Ына.
Узник тяжко вздохнул. Все это он уже проходил.
– В отличие от вашей страны, в Америке есть такое понятие, как свобода слова. По крайней мере было. Мы имеем право говорить что хотим не только о Корее, но и о собственном правительстве. В демократическом обществе так принято. Свобода слова закреплена в конституции.
Сальмуса раскрыл на коленях коричневую папку.
– У себя на сайте ты называл Блистательного Товарища «свиньей в овечьей шкуре». Не понимаю. Мне всегда казалось, что надо говорить «волк в овечьей шкуре».
– Я сказал ровно то, что хотел сказать.
– Используй ты классическое выражение, оно бы так не оскорбило Блистательного Товарища. В нем есть что-то от волка. Но он не свинья. Это откровенный плевок в лицо.
– Я не думал, что он прочтет.
– Почему? Это же Интернет, любой может прочесть. – Сальмуса перевернул несколько бумажек. – Незадолго до оккупации ты у себя в блоге бил тревогу по поводу Кореи. Почему? Американцы в массе своей вообще про нас не думали.
– Очевидно же было, чем все кончится. Я знал, что вы нападете, это был вопрос времени. Кто-то же должен был ударить в набат?
Сальмуса задумался.
– Насколько я знаю, ты – известный человек, ведущий ток-шоу.
– Толку-то. – Данцигер отвел глаза.
– Большая часть американцев знает, кто ты такой, верно?
– Пожалуй. По крайней мере те, кто смотрит телевизор.
– С начала оккупации прошло уже три месяца, а твое имя до сих пор звучит на улицах. Люди удивляются, куда ты пропал. Жив ли ты. Цел ли ты.
– Правда?
– Правда. В Лос-Анджелесе я видел самопальные плакаты с требованиями освободить Данцигера.
– Приятно слышать. Впрочем, вряд ли вы меня отпустите, да?
Сальмуса улыбнулся. Данцигер сверкнул глазами.
– Где моя жена и дочь? А? Где они? Я их не видел три месяца. Сволочи. Где они?
– Сказать по правде, не знаю. После твоего ареста их поместили в другое учреждение. Думаю, с ними все в порядке. Скажи честно, если бы ты мог обратиться к согражданам, что бы ты им сказал?
Данцигер задумался.
– Я бы сказал, чтобы они сражались с вами, гадами, у себя в районе. Хватали любое оружие и убивали первых встречных корейцев. Вступали в ряды партизан и задали вам жару. Я пожелал бы им в этом удачи.
– Отлично, – кивнул Сальмуса. – Мы напишем эти слова на твоей фотографии и покажем на всю Америку. Засыплем страну листовками. Договорились?
– Не верю, – нахмурился диссидент.
– Никуда не уходи. Ой, прости, забыл. Ты же привязан, да? Сейчас вернусь. – Сальмуса подошел к двери и хлопнул в ладоши. Зашли три солдата КНА, один из них катил столик с ноутбуком, другой нес камеру. Третий подошел к лебедке, и петля повисла у лица Данцигера.
– Господи, чего вы от меня хотите? Что я вам должен сказать?
Солдат накинул петлю на шею узнику и затянул узел за ухом. Его товарищ тем временем щелкал по клавишам ноутбука.
– Дословно записал? – спросил у него Сальмуса.
– Так точно.
На экране ноутбука был макет листовки 8,5 на 11 дюймов. В нижней части разместился текст: «ГОРАЦИЙ ДАНЦИГЕР КАЗНЕН ЗА СЛОВА: „СРАЖАЙСЯ С ГАДАМИ У СЕБЯ В РАЙОНЕ. ХВАТАЙ ЛЮБОЕ ОРУЖИЕ, УБИВАЙ ПЕРВЫХ ВСТРЕЧНЫХ КОРЕЙЦЕВ. ВСТУПАЙ В РЯДЫ ПАРТИЗАН, ЗАДАЙ ИМ ЖАРУ. УДАЧИ ТЕБЕ“».
– Отлично. Давайте спросим товарища Данцигера, все ли правильно.
Дизайнер развернул ноутбук к заключенному. Тот, закрыв глаза, ловил ртом воздух.
– Пожалуйста, не надо. Прошу вас…
– Будем считать, что это согласие, – предложил Сальмуса. – Понимаешь ли, товарищ Данцигер, американцам надо преподать урок: предательство и неуважение будут жестоко наказаны.
Он кивнул солдату у лебедки. Щелчок выключателя, веревка натянулась, и Данцигер вместе со стулом повис в воздухе.
Фотограф сделал несколько снимков повешенного диссидента.
Сальмуса не стал ждать, пока жертва отдаст Богу душу.
– Выберите какой получше и лепите на листовку, – приказал он. – Сразу тащите в типографию, и пусть начинают распространять. Если и это не проймет трусливых американцев, то я прямо даже не знаю, что еще придумать.
Он отправился в комнату связи звонить в Роуз-Боул.
– Это Сальмуса, – сказал он коменданту. – Акцию устрашения я придумал. Приехать к вам не успеваю, так что слушайте инструкции. Возьмите сотню заключенных и повесьте на фонарях вдоль Голливудского бульвара. На шею каждому прикрепите табличку: «Был недоволен Кореей». Чтобы к вечеру все было готово.
Комендант знал, что с Сальмусой не спорят.
Невероятно, но я жив. Обогнул все рогатки судьбы. И встретил заплутавший отряд Национальной гвардии посреди пустыни Мохаве.
Давненько я не писал в дневнике. Почти четыре месяца я в гордом одиночестве торчал на базе морской пехоты и не удосужился взять ручку.
Что тут скажешь? Просто не хотелось. Голова другим была забита, например, стрельбой из гадского автомата! Честно говоря, жил, как свинья в грязи. Жрал, как не в себя, читал, игрался с оружием, носился через полосу препятствий, шкерился по полигону.
Не хотел уходить, но пришлось. Заявились корейцы, сволочи.
В конце февраля прилетели самолеты и раскидали листовки. Вряд ли они рассчитывали, что на базе есть люди. Просто хотели, чтобы эти бумажки валялись в каждом уголке. Чтобы любой американец находил под ногами их пропаганду.
В первой листовке призывали население переезжать к «центрам выдачи еды», говорили, что действует программа помощи беженцам, призванная обеспечить людей едой, одеждой, крышей над головой и прочими необходимыми вещами. Скорее всего, корейцам банально понадобились рабочие руки. Там же утверждалось, что между США и Кореей налажен процесс «мирного обмена» и что узкоглазые прилетели к нам «помогать».
