– Хорош горлопанить! – выкрикнул уже знакомый мне Васька Долгополый. – Пущай батька Илья да дядька Добрыня свое слово скажут.
– Вот спасибо, – недобро хмыкнул в бороду Илья. – А слово наше такое будет. Я Варяга в Киев-град повезу, к князю Владимиру на справедливый суд. Ну, а дядька Добрыня тут останется вместо меня, за заставой присмотрит.
Народ начал глухо ворчать, словно растревоженный медведь в берлоге. И за всех опять Долгополый высказался:
– Уж не обессудь, батька, но не любо нам такое твое слово. Этот супостат на наши земли орду навел, которая немало русичей жизни лишила. Нешто мы сами справедливый суд свершить не способны?
Добрыня усмехнулся.
– Дурак ты, Васька. Варяг – это ж не смерд, что на твоем подворье курицу спер. Князь Ярополк Святославич, брат князя Владимира, Варяга братом названым почитал. И хоть не кровное то родство, а воинское, но наш князь такие узы почище кровных уважает.
– Так Владимир с Ярополком врагами были… – начал было Васька, однако Добрыня его перебил:
– То не нашего ума дело, а княжеского. Тот, кто Ярополку братом был, пусть даже названым, тот и Владимиру брат. Потому батька Илья и решил пленного в Киев везти. Или ты, Василий, решил самолично судить княжьего брата?
Долгополый поднял обе руки, признавая поражение:
– Прости, дядька Добрыня, мое скудоумие. И всех нас прости, не додумали сгоряча. Оттого вы с Ильей Муромцем над нами и стоите, что мысли ваши за горизонт ходят, а наши – не далее крепостного амбара.
– Вот и ладно, – сказал Илья. И, заметив меня, поднял брови: – Ишь ты, быстро наш герой оклемался. Как нога, не болит?
– Благодарю за заботу и лечение, – проговорил я, подходя ближе. – Гляжу, ты моего пленника решил в Киев везти?
– А ты что, против? – хмыкнул Добрыня.
– Да нет, – пожал я плечами. – Просто подумал, что коль я его добыл, то мне его судьбой и распоряжаться.
На самом деле мне было по барабану, что будет с Варяжкой, тут его повесят или в Киеве голову отрубят. Просто подумал, что сидеть здесь, на маленькой заставе, и ждать нового набега степняков мне как-то тухло будет. Конечно, из-за Алены можно было б и задержаться, скажи она сегодня ночью другие слова. Но она сказала то, что я услышал, а услышав – сделал соответствующие выводы. Когда тебя поблагодарили один раз, не стоит напрашиваться на повторную благодарность, ибо можешь быть за навязчивость послан куда подальше. Не мой случай. А значит, ничего более в маленькой крепости меня не держит. Ну и на самый известный город Руси этого времени посмотреть захотелось – когда еще будет возможность организовать такую экскурсию?
Илья прищурился.
– Что ж, твоя правда. Полонянин твой, тебе и решать.
Я сделал глубокомысленное лицо, почесал подбородочный ремень шлема, посмотрел на грозовые облака, собирающиеся над побитой и обожженной крепостной башней, и изрек:
– Думаю, ваше с Добрыней решение верное. Только, Илья, не обессудь, но я сам в Киев поеду. Коль добыча моя, мне ее и везти.
– Добро, – на полном серьезе кивнул Муромец. – Самолично-то справишься?
– Без тебя – нет, – честно ответил я.
– Так бы и сказал – возьми с собой в Киев, – негромко буркнул богатырь, так, чтоб другие не слышали. – А то затеял тут скоморошьи песни: моя добыча, мне решать.
– А ты б без тех песен меня с собой взял? – усмехнулся я.
Илья ничего не ответил, отозвался Добрыня:
– Хитер ты, богатырь, как я погляжу. Но такую хитрость мы уважаем. Как и храбрость с удачливостью. А поскольку того и другого тебе не занимать, думаю, в пути будешь ты нашему батьке подспорьем, а не обузой.
* * *
Ехать решили немедля.
Илье подвели его коня – здоровенного зверя, другой бы, думаю, такого здоровяка на своей спине не выдержал. Похож был тот конь на знаменитого владимирского тяжеловоза с такой пышной, косматой и длинной гривой, что от подобного обилия волосатости немного смахивал на мамонта. Кстати, думаю, эту гривищу специально не стригли – в бою она вполне могла защитить животное от удара мечом.
Илья взлетел в седло легко, будто и не весил килограммов сто двадцать, а то и поболее. Плюс на круп его коняги пленника положили, спеленатого ремнями, точно египетская мумия. И дополнительно еще ремнями прикрутили, чтоб не свалился, сработав быстро и сноровисто. Ну да, ну да, навыков такого рода местным воинам точно не занимать, сам так катался совсем недавно, нюхая потную лошадиную спину и охреневая от прилива крови к голове.
Мне тоже привели моего трофейного коня, который был ожидаемо вымыт, вычищен, оседлан, наверняка накормлен и демонстративно обижен. Когда я подошел, он фыркнул и отвернул морду – припомнил, как я его плетью охаживал.
– Ну извини, – сказал я, приближаясь с некоторой опаской. – Я ж это, без понятия был, будешь ты слушаться или нет.
Конь попытался повернуться ко мне задом. Опасный маневр. Лягнет – мало не покажется.
Выручил Добрыня. Подошел к коню, скормил морковку, что-то пошептал на ухо. Конь покосился на меня недоверчиво. Богатырь еще пошептал, развел руками, мол, блин, ну пойми ты, по-другому никак было.
Коняга посопел немного, повздыхал, повернулся мордой ко мне, недовольно поджав губы и глядя мимо меня в крепостную стену. Мол, хрен с тобой, потерплю твое присутствие. Но не более того.
Добрыня протянул мне яблоко. Шепнул:
– Дай. Если возьмет, значит, признает.
Я дал. Конь равнодушно покосился на меня, фыркнул еще раз, но яблоко схрумкал.
– Вот и хорошо, – сказал богатырь. После чего протянул мне кожаный кошель с лямками для ношения на поясе.
– Бери, это твое.
Я распустил разноцветный шнур, стягивающий кошель, заглянул внутрь. Понятно. Мои трофеи – серебряное с золотыми прожилками перо Алконост, прозрачный почти до невидимости глаз Сирин, алый, словно налитый кровью коготь Гамаюн.
– Благодарю, что сохранил, дядька Добрыня, – сказал я.
– Не за что благодарить, – хмыкнул богатырь. – Нешто мы разбойники какие, чтоб чужое добро воровать?
Подошел Васька Долгополый, протянул руку.
– Ты не серчай, ежели что. Кто старое помянет, тому глаз вон. У нас тут к новым людям доверия немного. Но к тебе более вопросов нет, богатырь. Ежели доведется, заезжай к нам на заставу, всегда рады будем.
Я пожал жесткую ладонь, намозоленную рукоятью меча. Сказал:
– Понимаю. Благодарю за приглашение.
Больше ничего не сказал, так как Васька мне не нравился чисто по-человечески. Его жест я принял, но, думаю, с этим воином мы вряд ли когда-либо подружимся.
– За коня не переживай, теперь будет слушаться тебя и без плети, – сказал напоследок Долгополый. – Добрыня у нас ведун, слово звериное знает.
Это я уже и так понял. Но кивнул Ваське – благодарю, мол, за пояснения – и уселся в седло.
Конь и правда слушался. Мы с Ильей выехали за ворота заставы, которые перед нами распахнули дружинники, после чего богатырь придержал своего тяжеловоза и достал из ножен меч.
– Это для чего? – поинтересовался я.
– А ты собрался без воды и провизии более сотни поприщ на коне скакать? – усмехнулся богатырь. – Кабы до Киев-града была отсюда дорога прямоезжая да накатанная, то и ладно б, за полдня неспешно доехали. А лесами, болотами да буераками из нашей глухомани два дня будем плестись. Но можно и побыстрее.
Меч у Ильи был крутой. Я на свой не жаловался, однако оружие Муромца реально впечатляло. Вроде в ножнах меч как меч, ну подлиннее обычного, типа, кавалерийская версия. Но когда богатырь его достал, показалось, что клинок длиной метра два, не меньше. Причем он стремительно наливался светом изнутри, будто раскалялся сразу добела, излучая при этом нестерпимое для глаз сияние.
Зажмуриться я не успел. Илья взмахнул мечом, словно хотел разрубить горизонт надвое, – и опустил оружие быстрым, неуловимым для глаза движением.
И рассеченное пространство поддалось, затрещав, будто натянутая холстина, которую распороли острым лезвием. Знакомо, кстати. «Бритва» моя тоже так же работала, правда, не столь впечатляюще. И разрез был поменьше, как раз одному человеку пройти. Здесь же Илья не поскупился, рубанул от души, в результате получилась «кротовая нора» существенных размеров, портал, в который запросто мог проехать конный всадник даже таких габаритов, как Муромец.
