сквозь которого уже с трудом можно было что-то рассмотреть, настолько он становился плотным, когда выходил.
— Стоило сюда подниматься только из-за этого, — проговорил он, и мне показалось, что из его рта вырвалось едва заметное облачко.
«Ты уже больше жив, чем нет, дружище», — подумал я, но не стал озвучивать вслух.
Я просто не хотел мешать моменту отложиться в моей памяти.
Низкие облака, а, может быть, слой тумана внизу бурлил, словно был рекой. Но туда лучи восходящего солнца ещё не достали. И снизу восходящим потоком меня обдувал ветер. Не простой ветер. Рассветный.
Я закрыл глаза и почувствовал, что этот самый рассветный ветер отзывается во мне. Магические каналы трепещут, впитывая его и пытаясь передать дальше, но некуда.
И тут я понял, что чувствую этот самый ветер иначе. Не так, как раньше. Я ощущаю в нём запах земли, снега и скал, которых он касался, поднимаясь ко мне. Я чувствую в нём влагу из облака, сквозь которое он прошёл на пути ко мне. И ещё я ощущаю в нём солнечный свет, который напитал его только что, коснувшись своим лучом воздушного потока.
Это было настолько потрясающее открытие, что я некоторое время сидел, не в силах ни пошевелиться, ни думать, ни дышать. Я наслаждался рассветным ветром, проходящим сквозь меня и одаривающим своей магией.
В себя, может, через минуту, а, может, и через вечность меня привёл голос Штопора.
— Кушать, — тихо произнёс он. — Кушать хочу!
Не задумываясь, выработанными на автомате действиями, я слепил ему кусочек магии и отдал в лапки.
— Ням-ням! — зашёлся фамильяр в настоящем восторге, который магия аэрахов у него уже давно не вызывала. — Какой куся ветер! Ням-ням!
— Вкусный ветер? — переспросил я, понимая, что накормил малыша вовсе не магией аэрахов, а тем, чего у меня быть, по идее, не должно.
— Очень куся! — ответил на это Штопор. — Он… он разноцветный!
Разноцветный для него, рассветный для меня. Какой бы она не была, но это именно магия воздуха, перемешанная с другими стихиями, как они и встречаются в природе, а не по отдельности, как придумали люди. Получается, я по-прежнему маг?
Я вытянул ладонь вперёд, и вскоре на ней затанцевал крохотный, слабый, но всё же заметный смерчик. Луч, вырвавшийся в этот момент из-за горы, пронзил его, подсветив изнутри розовым.
Я зажмурился, принимая в себя и этот луч, и это утро, и этот мир, каждый миг изменяющийся, но в то же время остающийся прежним.
Я ощутил, как тепло светила согрело мне веки, и сквозь них это самое тепло потекло внутрь, как и ветер до этого. Оно согревало самые отдалённые уголки моего тела, привнося в них гармонию жизни и блаженство уюта.
— Красиво, — раздался голос из-за моей спины.
Я открыл глаза и увидел, что луч уже сместился, его свет преломился внутри смерчика, до сих пор танцевавшего на моей ладони, и потому казалось, что прямо из воронки светят оранжево-розовые лучики.
Это и правда было красиво.
Я обернулся.
За моей спиной стоял старичок и улыбался мне с полным радушием. Эмпатия сразу подсказала мне, что он искренне рад моему присутствию на этой вершине.
— Такое прекрасное утро, — согласился я, отдавая смерчик Штопору. — Что оно само творит самые настоящие чудеса.
— Ты даже не представляешь себе, какие это чудеса, — по-доброму рассмеялся старичок.
— Буду рад узнать, — сказал я, вставая и отряхиваясь.
— За десять веков, прошедших тут на моей памяти, ты — первый, кто после всех испытаний и успешного восхождения на лестницу не бросился сразу ломиться в ворота, а сел любоваться рассветом. И судьба тебя щедро отблагодарила за это.
— Раз это такое чудо, — ответил я, поворачиваясь обратно к снежным шапкам гор, по которым весело взбегали солнечные лучи, расцвечивая окружающий мир и даря ему краски. — Давайте полюбуемся ещё немного.
— С удовольствием, — улыбнулся мне старичок и встал рядом со мной по другую сторону от Архоса.
Зимний сад уже начали ремонтировать, но обещали сдать не раньше весны. Это ужасно огорчало императора, так как лишь там у него получалось нормально поговорить с супругой в момент ссор или недопонимания.
А сейчас был именно такой момент.
И, что хуже всего, Ярослав Иванович понимал, что сам во всём виноват. Нарубил дров сгоряча.
А тут ещё собственная безопасность доложила об очень неприятном инциденте. И ладно, если бы они лишь в монархическом браке были, но они же любят друг друга! По крайней мере, раньше любили.
Супругу пришлось вызывать в кабинет, а перед этим с помощью подручных проверять его на предмет прослушивающих устройств. К облегчению монарха ничего подобного не нашли. Но если предстоящий разговор вдруг увидит свет… его же засмеют в собственной империи. И уважать не будут.
Елизавета Фёдоровна, прибыв в кабинет, молча встала перед столом и вопросительно заломила бровь. Судя по всему, разговаривать с супругом она пока была не намерена.
Император решил действовать жёстко и напористо, оправдывая себя тем, что у него есть неопровержимые доказательства.
— Что ж это вы, душа моя, — начал он холодным обличающим тоном, — себе позволяете?
Императрица не ответила, а лишь склонила голову на бок.
— Лиза! — Ярослав Иванович в таких ситуациях всегда начинал беситься, потому что, даже зная, что правда за ним, чувствовал себя сейчас в роли негодяя. — Я прошу вас объясниться!
Всегда, когда он был недоволен, а тем более взбешён поведением близких, император переходил с ними на «вы».
— На предмет? — поинтересовалась супруга, словно ни в чём не бывало.
«Да что мне, видеозапись ей что ли показывать? — подумал император, глядя на жену. — Это же совсем унизительно».
— На предмет вашей измены, Лизонька, — не выдержал монарх, а на начавшееся меняться лицо супруги быстро добавил. — Нет, мало того, что вы меня от постели в связи с последними событиями отлучили. Это я ещё могу понять и простить. Но таскать во дворец любовника⁈ Это уж выше всяких разумных пределов!
— Ты чего, старый, вконец рехнулся? — в моменты, когда выходила из себя, императрица была похожа на подвыпивших хулиганов из трущоб. — Совсем охренел на старости лет? Ты что такое городишь?
Глаза императора широко раскрылись от удивления и обиды, а он сам вскочил со своего места.
— Но
