— Чего с аборигенами делать будем? — вопросил Крысобой.
И тут же получил ответ.
— Чужих только мочить!!! — приказал Гвинплей Плант.
Я выглянул из-за валуна, оценивая наши возможности.
Аборигены вились облаком над гнездовьем. Численность их явно зашкаливала за предел двух сотен. Плюс к этому я отметил отдельно висящие двадцать туш, оседланные аборигенами. Туши напоминали морских коров и одновременно скатов. Они были родственниками той твари, которой я сделал кесарево сечение.
— Скорее уж они нас замочат! — выдал я умозаключение.
— Что предлагаешь? — спросила Музыкантская.
— Вести дело к перемирию, — ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. — Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени.
— Они Бессмертных убили, — упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.
— Повторяю специально для тебя, — отреагировал Крысобой. — Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.
— Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, — упорствовал Плант.
— Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? — спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне.
Пробудились фривольные мысли.
Если бы не Крысобой, с которым у Ренаты мало-помалу стали налаживаться отношения, ее персоной занялся бы я.
— Ну, с тем-то я побеседовал, — возразил я.
— С каким тем? — не понял Крысобой.
— С тем, в котором ты дырок натворил.
— И как ты с ним беседовал? — недоверчиво нахмурился Марк.
— Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил.
— Ментальный что?
— Канал. Он вызвал меня мысленно, и несколько минут мы общались на уровне образов.
— Какие несколько минут? — вмешался Гвинплей Плант. — Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.
— Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.
— Колись, — потребовал Крысобой.
— Да побыстрее, — вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. — А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.
— Аборигены эти представители коллективного разума. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюет только одна колония. Хотя все дно заполнено их поселениями…
— Они совсем близко, — торопила Музыкантская.
— Мужики, — решился я, — я пойду с ними побеседую. У меня получится.
Я вынырнул из-за валуна, не давая опомниться своим спутникам.
В двадцати шагах от меня и в трех метрах от дна на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных.
Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым представительным.
Я хотел было извиниться за поступок чернокожих студентов, понимая, что звучать это будет весьма глупо, но тут же передумал. Они уже поплатились за свои действия.
Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность. И я проваливался… я кружился… я возносился…
Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него фланировал, словно дожидался меня, пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.
Я ответил ему тем же.
— Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир сей и следы чьи не наблюдались в мирах обитаемых вот уже многие тьмы лет, — прокурлыкал абориген.
Хорошее начало для беседы.
— Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… — Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.
Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:
— Мою индивидуальность нарекли. Я — Клинч.
— Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.
— Русс, — повторил Клинч и прищелкнул языком.
— Что ты имел в виду, когда говорил про меня… Ну, что я давно покинул мир и давно не появлялся? — полюбопытствовал я.
Клинч кувыркнулся и хитро поинтересовался:
— Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?
— Да. Я не понимаю их, — признался я, подумал и добавил: — Я плохо помню о том, кто я такой.
— Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.
Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.
— Ты боишься меня? — спросил я.
— Боюсь. Очень боюсь.
— Почему ты опасаешься меня?
— Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.
— Почему вы напали на нас? — резко сменил я тему.
— Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.
Клинч поклонился и часто-часто замигал глазами.
— Верю, — согласился я.
— Мы не хотели с вами воевать, — признался Клинч.
— Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.
— Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.
— Да успокоятся, — согласился я. — Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?
— Именно так. Мы заключили мир. Мы редко воюем. Наша растараш не воюет, не то что растараш бланкуш.
Честно говоря, мне не хотелось вдаваться в подробности местного социального устройства. Но я догадался, что «растараш» — это ближайшее к нам сообщество аборигенов, а «растараш бланкуш» — это соседнее сообщество. Похоже, на дне, как и в человеческом сообществе, процветала ксенофобия, от которой мы никак не могли избавиться.
— А зачем тогда такая тьма народу и животные ваши? — поинтересовался я.
— Мы хотим, чтобы все было по-настоящему, чтобы торжественно.
Абориген радовался нашему миру:
— Мы хотим пригласить вас в гости.
Такого поворота событий я не ожидал. Но отказываться не стоило. Этим мы могли обидеть русалкозавров, а кто знает, что они предпримут против обидчиков, даже если их боятся. Может, у них в обычае не прощать отказы от приглашений, и воевать до последней капли крови. Кстати, что-что, а у этих тварей даже кровь может оказаться смертельной. Хотя, если припомнить, Крысобой, который изрешетил восьмиглазика, никак не пострадал, значит, только скаты опасны даже при смерти. Какая, впрочем, разница? Враждовать-то с ними мы не собирались.
