справа, и слева от него были мумии, всех стилей, всех периодов, и ему в конце концов до смерти наскучило смотреть на них. Он заглянул в комнату, где хранились останки Иуйи и Туйи — отца и матери великой царицы Тэйе, таких величавых и внушительных в своих царственных одеждах; бегло оглядел ряды саркофагов царей-жрецов двадцатой династии — сколько их тут, этих царей-жрецов! — и отвернулся от золотых масок цариц из рода Птолемеев, так неприятно блестевших в надвигающихся сумерках.
Нет, достаточно с него этих мумий! Лучше перейти на нижний этаж. Статуи все же лучше набальзамированных покойников, хотя, по египетскому поверью, и возле статуи всегда бродит Ка. Смит спустился по широкой лестнице. Что это? Показалось ему или действительно что-то прошмыгнуло внизу? Как будто животное, и за ним быстро скользнувшая тень неопределенной формы. Может быть, это просто кошка, живущая в музее, гонится за музейной мышью. Но что же это за тень такая, странная и неприятная?
Он позвал «кис-кис» — он обрадовался бы в эту минуту всякому живому существу — но не получил в ответ обычного «мяу». Может быть, это был лишь двойник кошки, а тень… А-а! Да что за вздор ему приходит в голову! Египтяне боготворили кошек, и мумий кошек здесь сколько угодно. Но тень… Нет, тень необъяснима.
Раз он крикнул, чтобы привлечь внимание — но уже не повторял этого опыта, ибо в ответ ему откликнулись тысячи голосов из всех углов гигантского здания музея.
Что ж поделаешь, приходится мириться с тем, чему нельзя помочь. Очевидно, до завтра ему не выйти отсюда. Вопрос в том, в какой части здания лучше провести ночь. И надо поскорее решить этот вопрос, так как ночь надвигается быстро. Он с любовью подумал об уборной, где еще сегодня, перед тем, как идти к заведующему, мыл руки с помощью любезного а раба-служителя, который милостиво принял от него пиастр в награду за услугу. Но — увы! — и дверь уборной оказалась запертой. Он направился к главному выходу.
Здесь, один напротив другого, стояли два больших красных саркофага — великой царицы Хатшепсут и ее царственного брата и супруга Тутмоса II. Смит смотрел на них. Почему бы ему не приютиться на ночь в одном из них? Они были глубокие и уютные, и человеку в них отлично можно улечься… С минуту Смит соображал, не обидятся ли покойные монархи за такое вольное обращение с их гробами, и решил, что безопаснее будет положиться на милость царицы.
Он уже занес ногу в гроб и пытался втиснуть свое тело под массивную крышку, поднятую на огромных деревянных блоках, как вдруг ему вспомнилось маленькое, голое, иссохшее существо с длинными волосами, виденное им в боковой комнате гробницы Аменхотепа II в Долине царей в Фивах. Эта карикатура на человека и была мумией могущественной Хатшепсут, ограбленной разбойниками и лишенной своих царственных одежд.
А вдруг, когда он будет лежать в ее саркофаге и спать сном праведника, это маленькое существо заглянет под крышку и спросит: что он здесь делает? Конечно, это была нелепая мысль, и она могла прийти в голову только потому, что он устал и разнервничался. Но все же факт оставался фактом: в том самом саркофаге, куда он собирался лечь, в течении нескольких столетий покоился прах царицы Хатшепсут.
Он вылез из саркофага и в отчаянии огляделся вокруг. Против главного входа располагалась большая центральная зала музея. Там завалилась крыша и производился ремонт, такой серьезный, что, по словам заведующего, должен был занять несколько лет. Поэтому вход в залу был загорожен, за исключением небольшой деревянной дверки, в которую проходили рабочие. Там осталось лишь несколько статуй, слишком громоздких, чтобы выносить их, например, статуя Сети II, Аменхотепа III и его царицы Тэйе. Может, там переночевать?… Пренеприятное место для ночевки, но все же, рассудил Смит, лучше, чем проспать ночь в чужом гробу. Если, например, пролезть сквозь щели досок, которыми обиты огромные погребальные ладьи, в одной из них можно отлично выспаться.
Приподняв занавес, Смит проскользнул в залу, где было уже почти совсем темно. Лишь смутно виднелись узенькие окна наверху и очертания колоссальных мраморных фигур вдали. Ближе к входу стояли две погребальных ладьи, еще раньше замеченные им. Как он и надеялся, в их дощатой обшивке были большие щели. Он без особого труда пролез внутрь и улегся в одной из лодок.
И так как был очень утомлен, то, должно быть, скоро уснул. Сколько времени проспал, этого он сказать не мог. Во всяком случае, если и спал, то проснулся. В котором часу — он не знал, так как вокруг было темно и посмотреть на часы было нельзя. Правда, в кармане у него лежали спички, и он мог бы даже закурить трубку. Но, к чести Смита будет сказано, он вспомнил, что один в Музее, где собрано множество ценностей, и должен остерегаться, как бы не устроить пожара, а дерево ладьи за шесть тысяч лет, разумеется, высохло так, что, только коснись его, сгорит мгновенно. И удержался от желания чиркнуть спичкой.
Ему совсем не хотелось спать. Никогда в жизни он не чувствовал себя бодрее. Нервы его были натянуты как струны, все чувства обострились настолько, что он даже слышал запах мумий, доносившийся из верхних зал, и запах земли от лодки, тысячи лет лежавшей на песке у подножия пирамиды одного из фараонов пятой династии.
Кроме того, он слышал множество странных звуков, слабых и таких отдаленных, что вначале думал, не доносятся ли сюда уличные шумы. Но вскоре убедился, что звуки — местного происхождения. Без сомнения, это трещат цемент и ящики — ведь дерево всегда имеет неприятную привычку трещать ночью.
Но почему же обычные, естественные шумы так странно действуют на него? Положительно, ему кажется, что вокруг ходят и разговаривают. Больше того, кажется, что наверху, над ним, на палубе ладьи раздаются шаги и голоса матросов, некогда составлявших ее экипаж. Вот как будто тащат что-то тяжелое по палубе, а вот — Смит готов был поклясться, что он слышит удары весел.
Он уже начал подумывать о бегстве из этой жуткой залы, когда произошло нечто, вынудившее его остаться.
Огромная зала вдруг осветилась, но не лучами рассвета, как
