Из окон ушло солнце, и в комнате включили свет — люминесцентный, резкий. Словно плеснули в лицо холодной водой. Тогда дверь открылась снова, но зашел не давешний парень, а целая толпа, семь или восемь мужчин и женщин в новеньких белых халатах, все с одинаковым напряженным выражением на лицах. Вошедшие обступили кровать Юса, и один из них — высокий и лысый, с торчащей из нагрудного кармана золотой авторучкой — поводил рукой перед носом Юса и спросил: «Вы меня слышите? Если вам трудно говорить, моргните дважды».
— Слышу, — сказал Юс, моргая.
— Отлично, отлично, — сказал лысый. — А как у нас с перепонками? Левое ухо нормально?
— Нормально. Кажется, — ответил Юс.
— С базовыми функциями все нормально, — сказала лысому женщина с лицом, похожим на бронзовую монгольскую маску. — При фильтрации мы проверили все — ничего перманентного. Трещины в ребрах — пустяк.
— Повезло, — лысый почему-то ухмыльнулся.
— Собственно, окончательное решение было принято после того, как мы убедились в адекватности материала, — добавила женщина.
— Да, несомненно. Вы любите заботиться… о материале. Ладно. А зубы? Нос?
— Неважно. Это даже полезно. Отчетливые внешние приметы.
— Я бы все-таки посоветовал на будущее — не слишком стараться… с внешними приметами, — заметил лысый. — Впрочем, ближе к делу. Есть вопросы по фильтрации?
Кто-то — Юс не понял, кто именно, — сказал из-за спины лысого:
— Слабоват. Ни моторики, ни реакции.
— В норме — да. Хотя соглашусь не вполне — координация экстра. И пластика. И объемное. Он художник.
— Профессионал?
— Да. Потенция на пике может быть колоссальной. Так что пускаем.
— Съедет он.
— Главное, чтобы в нужную сторону, — сказал лысый весело. И улыбнулся, глядя на Юса безразличными глазами. — Поправляйтесь, молодой человек. С вами все будет замечательно.
Лицо у лысого было как старая резиновая маска. Когда резину часто растягивают, выставляют на солнце и ветер, она снаружи делается твердой, теряет эластичность, лопается, покрываясь сеткой морщин. Такие лица бывают у старых клоунов, всю жизнь зарабатывавших на хлеб гримасничаньем.
После того как лысый увел свою команду, в комнату зашел давешний парень с посудиной в одной руке и большой стеклянной бутылью в другой. Он снова деловито ухватил Юсов член и сунул в шланг, а после, поболтав посудину, чтобы проверить, сколько налилось, поставил ее на тумбочку и ловко подсоединил принесенную бутыль к капельнице.
— О, питьки-кушаньки будем. Новое у нас на ужин. Тебе понравится. Спокойной ночи! — сказал парень, ухмыльнувшись.
Юс выныривал из сна, словно тюлень из полыньи. Окно в явь затягивалось мутной пленкой, Юс проваливался в бездну, но изо всех сил рвался наверх, выпрыгивал, хватая ртом воздух, — и снова тонул. Он не хотел засыпать и не мог бодрствовать, потому что уже перестал понимать, где кончается сон и начинается явь. Единственным спасением казалось бороться, отгонять сон, считать, читать про себя стихи — как угодно, лишь бы не заснуть, не утонуть в липком, невыносимом кошмаре. Юс пробовал выдернуть иглу из руки, но не смог. Яд, струящийся по прозрачной трубке в его вену, уже растекся по телу, оцепенил нервы и мышцы и исподволь, не торопясь, поедал мозг. Юс кричал, но никто не пришел. Сон, как темнота, подполз с изножья, окутал ноги, тело и наконец лег на глаза. Юс завизжал от ужаса — и сон захлестнул его целиком.
Во сне была по-прежнему та же комната, и те же пыльные лампы на потолке, но Юс знал наверняка — там, куда не дотягивается взгляд: по углам, позади, под кроватью — клубится вязкая ледяная темнота. В комнате сна, далеко за гранью яви, жили Голоса. Они говорили теперь спокойно и уверенно — о нем.
— Согласитесь, он просто сволочь. Бездарная самодовольная, эгоистичная сволочь, — сказал женский Голос, холодный и неприятный.
— Почему? — возразил мужской нерешительно. — Он художник, и вроде, неплохой. Неплохо окончил Академию.
— То есть его обучили размеренно двигать руками? Обучили технике, манере, видению? И что? Оценки ему ставили не за талант, а за прилежание.
— Но он же выставлялся.
— На студенческих выставках. А теперь — что он продает? Халтуру? Немногим большее, чем уличные пятиминутные портреты. Эскизики кавказской экзотики. Драки в стиле комиксов. Кому он нужен теперь, бездарный маляр?
— Его ведь рекомендовали в Союз художников.
— Да, за его графику. За умение копировать чужую манеру.
— Нет, что вы! — не вытерпев, выкрикнул возмущенно Юс. — Это моя манера! Мне в Питере за нее дали премию!
— Послушай, он что-то сказал, — заметил мужской голос.
— Я слышала. Так пусть, если он сам способен честно рассказать о себе, скажет, что ему говорили на той выставке. И на кого он едва не бросился с кулаками.
— Я не на кого не бросался. У меня и в мыслях не было, — возразил Юс. — А он сволочь и скотина, он украл мой рисунок из «Монолога»!
— В самом деле? — удивился мужской Голос. — «Монолог». Такой известный журнал. Такая редкая тема.
— Да… то есть нет, — смешался Юс. — Не очень известный, но художники его знают. Многие это рисуют, но ведь сюжет не важен, важно как, и просто внешнее сходство ничего не значит.
— Внешнее сходство, — сказал женский Голос презрительно. — И главное, с чем.
— А может, с кем? — спросил мужской Голос задумчиво. — Был там такой, как бишь его… Джо Колеман, кажется?
— Но мы все, в той или иной степени, зависим от манеры тех, у кого учились, — снова возразил Юс.
— Учились? Так это теперь называется? Просто вы оба бездарно копировали одно и то же. А чуть не подрались потому, что стало невыносимо стыдно, когда об этом узнали все. Кстати, за что именно ему дали премию? И из скольких претендентов его выбрали?
— Кхм, — сказал мужской Голос. Юс мучительно покраснел.
— Любопытно, насколько он был уверен в том, что ее получит? Он же ехал, рассчитывая на нее. И писал специально к этой выставке, разве нет?
— Это неправда, — сказал Юс. — Я старые работы привез. Ну, и пару новых.
— Пару новых? — спросил женский Голос удивленно. — А сколько всего работ выставлялось от участника?
— Я привез хорошие работы и получил премию, потому что мои работы хорошие! — выкрикнул Юс.
— Прекрасно, — сказал женский Голос. — В конце концов, это субъективно: хороший рисунок или плохой. Пусть хороший, и все было прекрасно, и ни за что не было стыдно. Верю. Почему не верить хорошему человеку. Но забавно, как он распорядился премией.
— Как хотел, так и распорядился, — заметил мужской Голос. — Его право.
— А мать ему по-прежнему посылала деньги со своей пенсии.
