Я кое-как приложил правую руку к непокрытой голове, навьючил на себя выданное барахло, положил на тяжелый ящик с продуктами блестящее смазкой ружье и засеменил по направлению к бараку номер четыре. Бегом, так бегом, мне не жалко.
Ввалившись как загнанная лошадь под крышу длинного закамуфлированного здания, я свалил ношу на пол и посмотрел на мужчин, синхронно повернувшихся к новоприбывшему. И лишь когда маленький боец со следами ожога на левой щеке громко выругался, я наконец-то окончательно распрощался с моей утраченной мирной действительностью и осознал, в какую глубокую задницу попал:
— Бра, вы посмотрите, к нам "диетическое мясо"[2] прислали!
И, потянув из ножен тонкий клинок, меченный огнем солдат пошел мне на встречу…
Зачастую эту фразу вырезали на телах убитых туристов, которые по ошибке забредали на территорию, которую контролировали банды "латто" и "ганга-бойз".
Самое обидное при росте "без десяти два" болтаться в воздухе и не доставать ногами до пола. Как говорил мой папа, любивший подвешивать своего непутевого сына за проделки на крюк для старого скафандра: "Учись преодолевать когнитивный диссонанс". Для меня так и осталось загадкой, откуда отец добыл эти два слова, нетипичных для астероидного шахтера, и что за смысл прятал в глубинах трескучей фразы.
Но тогда, в первый день моей действительной военной службы, я определенно испытывал некоторый диссонанс с окружающим миром, с трудом хватая сдавленным горлом воздух и болтая в воздухе тяжелыми ботинками.
Разноцветные ребята, составлявшие большинство в четвертом бараке, определенно нацелились хорошенько поразвлечься. Тем более что чужак принадлежал к категории "диетического мяса": проклятых белых ублюдков, получивших бесплатную общественную школу и шанс на хорошую работу по факту рождения в приличном квартале. И там, где изнеженным белоручкам давали возможность жить припеваючи, нищим ребятам из дальних пригородов приходилось зубами выгрызать в окружающем мире свой кусок хлеба. Так почему бы не проучить "залетного" идиота, перепутавшего двери, и не отыграться на нем за старые обиды? Объявленная мобилизация и спешная переброска к черту на куличики позволит списать любую выходку. Дальше фронта все равно не пошлют, а фронт уже рядом, судя по обрывкам фраз, которые я услышал во время пересылки.
Мое бренное тело поднял в воздух громадный негр. Он с легкостью "подвесил" меня под потолком, вцепившись лопатообразной рукой в тонкую докторскую шею. Нарезающий рядом круги крепыш с обожженной щекой походил на целеустремленную акулу, идущую по кровавому следу за раненным аквалангистом. Придирчиво проверив содержимое моих пустых карманов, он брезгливо пнул сваленные в кучу вещи и озабоченно спросил у напарника:
— Может, мы его в умывальник отнесем? Если уши здесь отрезать, кровью все уляпаем.
Черный как безлунная ночь здоровяк усмехнулся и кивнул. Похоже, он вообще предпочитал делать, а не говорить. Как и большинство в бараке, молча ждавших продолжение представления.
— Будешь резать, ударь сначала сюда, в сердце, — просипел я. — А то кому нужен будет доктор без ушей. Медсестрички любить перестанут.
— О, "мясо" еще и вякает! — восхитилась "акула" и аккуратно чиркнула меня по правой щеке. — Может еще что скажешь, пока я тебя на куски не разобрал?
— Скажу, — я из последних сил выдохнул, разглядывая толпы золотых мушек перед сереющей картинкой. — Ганга-бразе надо сервопривод до ума довести, на двух пальцах неконтролируемый тремор.
Здоровяк сердито насупился на неприятное прозвище, подбросил меня правой еще выше и легонько пробил в солнечное сплетение. После чего швырнул мою скрюченную тушку на пол и отошел в сторону, освободив место новому персонажу.
Не дожидаясь, когда я выблюю остатки желчи, коротко стриженный седой мужчина плеснул на поцарапанную щеку теплой воды и процедил:
— Запомни, умник. Это ты у себя дома был доктор. Тут это имя еще надо заслужить. Поэтому твое место у входной двери и не отсвечивай. Пока ребята тебя в самом деле не прикопали. Понял?
У меня не было даже сил кивнуть в ответ.
— Сиди молча, и не доставляй мне проблем, пока твои бумаги не сунут под зад полковнику. Неделя-две, и тебя переведут от нас к тыловым крысам. Постарайся добраться до них целиком, а не по частям. Мне будет лучше, если не придется отписываться за заблудшего покойника.
И неизвестный доброжелатель ушел так же бесшумно, как и появился. А я остался валяться на полу, как выпотрошенная рыба, хватая воздух распахнутым ртом. Как говорится, вот и познакомились…
* * *
К вечеру я разобрал груду обмундирования и сухпай, рассортировав выданное между жестяным шкафом для одежды и крошечной тумбочкой. Банки оставил в ящике и запихал под кровать. Когда вернулся из душевой, обработав порез, обладатель ожога уже ковырял ножом россыпь прессованной говядины, сублимированных супов и сгущенки. Протиснувшись мимо него, я убрал походный хирургический набор под подушку и тихо заметил:
— Странно. Ни "конгеладо", ни "боррачи" никогда не крысятничали[3].
Солдат медленно поднялся, и переспросил, уперев кончик ножа мне в грудь:
— Что ты сказал, йеббо[4]?
— Ты меня за стол приглашал, чтобы долю в продуктах требовать? Нет? Тогда катись… Или я при случае расскажу моим бывшим соседям, что "латино" испортились, стали втихую по чужому барахлу шарить.
— Что ты знаешь о моих родных, "мясо"? — еле слышно прошипел мой собеседник, с трудом сдерживая ярость. — Газеток начитался и решил за крутого сойти?
— Я три года тебе подобных штопал в "Бюргере", и угол снимал над рыбным рынком. А с Пабло из Боррачи каждые выходные мотались на мото-корриду. Поучи меня еще, что правильно, и как себя надо вести в приличном обществе.
Клинок медленно вернулся в ножны, и подобный ртути подвижный боец похлопал меня по плечу, оскалившись во весь искривленный рот:
— Надо же, земляка встретил… Земелю… Слушай сюда, белый урод. Я успею проверить каждое твое слово до того, как задницы из штаба разберутся с бумажками. И аккуратно вырежу все буквы из сказки у тебя на лбу. В назидание другим…
Оставшись в одиночестве, я обессилено присел на жесткую кровать, не пытаясь скрыть дрожь в коленях. Да и какой смысл скрывать — эти битые жизнью мужики отлично все видели. И при первой же моей оплошности или слабине свернут мне шею… Но по-другому я не умел. Если не воевать за место под солнцем — сожрут. И не посмотрят, что ты гений от медицины.
