– Ну и что? – Милорада явно уже закусила удила. – Разве он не может нас охранять в страшном темном лесу?
– Могу, мля, еще как, – как можно солиднее подтвердил Полено. – У меня, твою мать, и собака охранная есть! Урод, голос!
Урод подозрительно оглядел новых знакомых обожаемого хозяина и, сочтя их достойными внимания, вежливо гавкнул, подтверждая свою собачью сущность.
– Ой, какой блохастый зверь! – вздрогнула Милонега.
– А по‑моему, очень миленькая собачка, – не рискуя, впрочем, приближаться к четвероногому охраннику, возразила Милорада.
Так началась новая жизнь бойца Полено.
– А у него нет… м‑м‑м… другой клички? – поинтересовалась Милорада.
– Что ж он, мля, бандит, чтобы кличку иметь? – оскорбился Полено.
– Такая симпатичная собака. Мне неудобно ее звать Уродом, – оправдалась фея.
Полено почесал пятерней в затылке и выдал:
– Зови по‑другому. Ему по фигу.
Урод согласно гавкнул. Милорада ему нравилась. При ней всегда была вкусная еда, а ошейник, нацепленный силком на его тощую шею, совершенно изгнал надоедливых блох. Милорада рассеянно почесала пса за ухом.
– Я буду звать тебя Зверем, – решила она.
– По прозвищу «Зверь», – хохотнул Полено, но под укоризненным взглядом феи немедленно смешался.
Первый раз в жизни боец не знал, как следует себя вести. До этого его женщинами были или понятные до кишок Красные Шапки, или падкие до цацек человские бабы. С Красными Шапочками следовало делиться добытой выпивкой и рассказывать похабные анекдоты. После этого они делались мягкими и начинали называть бойца Полешком. Человским же красоткам хватало пары дешевых побрякушек. Милорада же представлялась Полену существом загадочным. Над анекдотами она не смеялась, от виски – даже очень хорошего – воротила нос, а цацки окидывала задумчивым взглядом и говорила, что они не подходят ей по стилю. И упорно не желала давать, хотя в историях, которые он не раз слышал от приятелей, все было гораздо проще и доступнее.
* * *
– Приперся, ка‑а‑азёл? – растягивая слова поинтересовался Малява, стоящий на воротах как бы в охране.
– А чё? – осторожно спросил Полено. – Бить будут?
– А то, – солидно подтвердил Малява.
– Хреново, мля, – расстроился Полено.
Мордобитие его ничуть не устраивало. И все же пришлось идти – просить совета следовало у кого‑то из более опытных собратьев.
– Ждать, Урод, – бросил он.
Малява набычился.
– Да я не тебе, – отмахнулся Полено.
– А, ну ладно, – успокоился Малява и обратно приступил к несению своей службы: обозрел окрестности цепким взглядом и приложился к бутылке, дабы цепкость не угасала.
– Коробка! – позвал он, едва переступив порог «Средства от перхоти».
За время его отсутствия здесь ровно ничего не изменилось. Кто‑то гордо писал в окно. Кто‑то сосредоточенно бил лицо завалившемуся под стол противнику. Двое Дуричей на спор били пустые бутылки о собственные головы. По трактиру разливался соблазнительный аромат рома: наверное, кто‑то по глупости раскокал форму, расплескав содержание по полу. И верно – юный Гнилич нервно рыдал в углу над «розочкой». Оглядев все это орлиным взором, Полено повторил свой призыв.
– О! Цирк уехал, а клоуны вернулись! – возрадовался Коробка, выползая откуда‑то справа.
За собой он тащил бутыль неопределенного вида, но, что радовало, весьма объемистую.
– Я – Полено, – как можно холоднее напомнил новоприбывший. – Ты, мля, меня помнишь?
– Смутно, – признался один из самых языкастых представителей клана Шибзичей, не испытывая, впрочем, даже намека на раскаяние.
– Садись, – веско сказал Полено. – Говорить будем.
О крышку стола звякнула бутыль.
– Это дело! – одобрил Коробка.
– А теперь, – дождавшись, когда Шибзич оторвется от дармового виски, произнес Полено. – Расскажи еще раз, как ты поимел фею.
– А хрен ее знает, – простодушно отозвался Коробка: – Сама дала. Я ее, фурищу, не звал.
– Хреново, мля, – заключил Полено.
– А что? – с жадным любопытством спросил Коробка. – Что, к тебе Плесень клеится?
– Почему – плесень, – не понял юный и наивный Полено.
– Потому что зеленая! – мерзко расхохотался Шибзич.
– А я думал, ты какие секреты знаешь, – протянул разочарованный боец.
– Я все знаю! – уверил Коробка и на лице его отразилось ровно то же, что он утверждал – всезнание.
– Тогда, мля, вот как, – решился Полено. – Я подклеил фею. Она не дает. Чё делать?
– Я тебе, мля, чё, техподдержка? – чувство юмора Коробки начало уже доставать Полено. – Это я шутю так. Короче, слушай сюда. Спой ей песню про любовь под этим, как её, балконом.
– Любовь под балконом? – Полено наморщил лоб.
– Нет, фебил, – рассердился Коробка: – Петь поф балконом. Бабы такое обожают!
– А если я магнитофон посильнее врублю? – осторожно поинтересовался ленивый Ромео. – Не даст, не?
– Ну ты, мля, не фурак… – опытный Шибзич выпятил нижнюю губу. – И виски фохлестать, и навам навалять. Не, тут нужен феликатный пофхоф. Бабы они такие. Им нафо, чтобы самолично, да со страфанием в голосе. Чтоб, мля, собственного сочинения: романтика, там, луна и всё такое…
Полено представил себе всё такое и ему стало немного жутко. Песни он сочинять, конечно, умел, но в основном про мордобой и распитие. А вот чтобы про луну…
– А кто это у нас тут пожаловал? – обманчиво ласково и интеллигентно произнесли у Полена над ухом.
– А я че? Я ничё… – забормотал Полено, но было уже поздно.
С радостным гиканьем Красные Шапки навалились на неожиданное развлечение. Еще бы! В этой компании почти каждый имел свой собственный счет к не по годам крезанутому Полену.
* * *
Фанера пнул бесчувственное тело и резюмировал:
– В расчете!
Но Полено этого уже не услышал. В тех посттравматических мирах, где ныне пребывало его сознание, он уже сочинял балладу про любовь.
* * *
Окольными кустами Полено пробирался к стенам Резиденции Зеленого Дома. Моряны не приближались, чураясь устойчивого алкогольного аромата, облаком окутывающего Красную Шапку. Полено отхлебнул еще чуток из припасенной бутылки, дабы привести мозги в порядок и, аккомпанируя себе неритмичным звяканьем детского бубна, запел.
Скрылась Луна, так ее через колено,
Петь тебе песню будет несчастный Полено.
Жажду я страсти, о несравненная,
Ты всех прекрасней, о Милорада моя.
Далее должны были следовать куплеты с описанием всех частей тела любимой, вожделеемых бойцом. Ос, встреченный им по дороге к Резиденции, заметил, что, чем длиннее песня, в которой он будет восхвалять предмет своих желаний, тем приятнее будет ей. Так что баллада его насчитывала девять четверостиший. Но судьбе не было угодно, чтобы Красная Шапка добился взаимности. По крайней мере, сегодня.
