Вдруг Маньян ни с того ни с сего сильно пнул мокрого носком ботинка.
— Эй ты, грязнуля больная! Давай, ползи подыхать в воду! Или что, не хочешь?
— Боюсь, что не хочу, приятель, — раздался вдруг около землян какой-то влажный голос. — И давай-ка лучше разберем твой пинок. Вы что же, высушенные чужаки, совсем не имеете никакого уважения к молодости и красоте, я уж не говорю о чинах и аристократическом достоинстве?!
Маньян отскочил и так дернул своей ногой, будто хотел показать, что не имеет к ней никакого отношения.
— Боже мой, — прошептал он изумленно, — мне только что показалось, Ретиф, что эта бесформенная масса протоплазмы вдруг заговорила с нами… то есть с вами… тоном настоящего недовольства и упрека!..
— С мной? Но ведь, кажется, это именно вы пнули его, мягко возразил Ретиф.
— Что вы говорите?! Пнул! Разве я могу кого-нибудь пнуть? Дружеский тычок, не более.
— Я слышал у полковника Бетерпарта ничего не получилось, когда он пытался установить контакт с этими существами, — заметил Ретиф.
— Да уж. Теперь мы видим, что виновата не якобы неспособность этих существ к диалогу, а сам полковник.
— Если вы, ребята, говорите о тех коротких смешных подштанниках под фуражкой, которые пытались вытрясти из меня секреты нашей обороны и вооружений — опять раздался голос, который исходил, — теперь в этом уже не было никакого сомнения, — оттуда, тле на камнях лежал тюлень, — то я вам официально заявляю: естественно, я замкнулся в себе. Я не имею привычки разглашать военные секреты моей планеты первому встречному шумливому клоуну. Кроме того, я даже не знаю, что такое вооружения или оборона… Такие понятия чужды миролюбивой и спокойной природе нашей цивилизации.
— Да, конечно, — просопел Маньян, — но вы по крайней мере могли ответить что-нибудь полковнику, который заговорил с вами. С ваше стороны было весьма неосмотрительно игнорировать его вопросы, так как это дало ему право составить весьма нелестное мнение об уровне вашего развития.
— Это освященная временем и нашими знаниями техника, с помощью которой можно сбить противника с толку, — донесся до землян не совсем отчетливый влажный голос. — Впрочем, он ведь так и не поверил в то, что мы вооружены знанием и имеем свою историю. Ну и пусть не верит. Пусть думает, что мы уж так простодушны.
— Послушайте, сэр, — проговорил Маньян. — Как возможно, что вы говорите на языке землян, если не имеете, — насколько я могу видеть, — никакого голосового аппарата для этого.
— Не будем оскорблять друг друга, парень, — раздраженно заметил мокрый.
— Тебе удалось попасть на нашу планету откуда-то там, не знаю откуда, но я не вижу на тебе ракеты!
— Ну, ракета, положим, улетела, а судя по вашему ответу, у вас, мокрых, есть какая-то принципиально иная чем у нас техника общения, так? — прохладно проговорил Маньян. — И все же вы не дали ответа на вопрос, как так возможно, что вы говорите на языке землян.
— Ничего принципиально иного у нас нет, просто ты не видишь сейчас мой голосовой аппарат. А насчет земного языка очень просто. В течение нескольких месяцев мы находились с вами, землянами, в телеконтакте. Если бы мы не выучили за это время ваш язык, наш диалог был бы пустой тратой времени, не так ли? Не могли же мы ждать от вас знания нашего языка.
— Какая наглость! — воскликнул Маньян, гордо развернулся и решительно зашагал в сторону земных дипломатов, которые с раскрытыми от изумления глазами с безопасного расстояния наблюдали за сценой первого общения с представителями коренного населения этой планеты.
— Вам придется извиниться, господин Маньян, — крикнул вдогонку своему коллеге Ретиф и вновь обернулся к тюленю. — Не обижайтесь, просто его карьера развивалась не совсем так, как он надеялся по возвращении с Пеории. Это сделало его несколько несдержанным.
— Похоже, он заспешил рассказать своим дружкам о нашем разговоре.
Ретиф обернулся. Маньяна рвали на клочки шестеро дипломатов, забрасывая его какими-то вопросами. Он охотно отвечал, по временам оборачиваясь и показывая на Ретифа и тюленя.
— Бьюсь об заклад, у него на уме недоброе, — проговорил мокрый голосом, похожим на игру боцманской дудки под водой. — О, гляди, он возвращается. А какой жар у него в глазах!
Маньян с выражением лица 721-б (Сдерживаемое Раздражение) спешил к Ретифу.
— Послушайте, Ретиф! — крикнул он еще издали. — От имени Его Превосходительства, во исполнение его строжайших инструкций и в свете моей собственной позиции, как руководителя политотдела, я решительно протестую против ваших заигрываний с этим существом, пораженным какой-то на редкость отвратительной болезнью! Если уж вы не можете обойтись без братания с этими отщепенцами, то призываю вас хотя бы перейти к вон тем тюленям, которые на вид не так заразны.
— Кстати, как тебя зовут, приятель? — спросил мокрый Ретифа своим влажным голосом. — Меня называют Слунжем. Те, кто обладает привилегией обращаться ко мне по имени.
— Я Ретиф, а это господин Маньян.
— Плевать на него. У меня такое чувство, что мы с ним никогда не будем близки.
— Именно! Не будем, если мне не придется только сделать это в интересах и по долгу службы, — буркнул Маньян, театрально отшатываясь и смахивая воображаемую пылинку со своего рукава. — Отлично, Ретиф, я вас предупредил.
С этими словами Маньян удалился в сторону свиты посла, непрерывно смахивая что-то с лацканов своего полуофициального костюма.
— Что-то заболело в третьем сегменте, — пожаловался Слунж, не глядя в сторону уходящего дипломата. — Послушай, Ретиф, у меня возникли дома кое-какие дела, мне нужно спуститься. Не хочешь отправиться со мной?
— А где находится ваш дом? — спросил Ретиф, оглядывая на всякий случай безбрежные океанские воды.
— Примерно в четверти мили к востоку и шестистах футах вглубь.
— Я с удовольствием нанесу к вам визит, — ответил Ретиф. — Только прошу вас, дайте мне пару минут на то, чтобы приготовиться к погружению.
— Да, конечно. Мне известно, что у вас, землян, организм мало приспособлен для жизни под водой. Вам становится не по себе, едва вас накрывает с головкой. Ничего, приятель, у каждого свои недостатки. Без обид?
С этими словами мокрый перевернулся с глухим шлепком. Только тоща Ретиф наконец заметил, что на противоположном от хвоста конце яйцевидного шестифутового тела мокрого расположены два бугорка, которые выполняли роль, очевидно, глаз. Чуть ниже располагались две крохотные дырочки — видимо, ноздри, — и рот, похожий на рубленую рану, лишенный губ. Все это в совокупности, по догадке Ретифа, и можно было условно назвать лицом мокрого. Условно, потому что, если бы не эти бугорки и дырочки, лицо было бы неотличимо от прочих участков тела, которое напомнило Ретифу надутую резиновую перчатку. Извиваясь, неуклюжее существо слезло с камней и оказалось в воде.
