Алфант сомкнул пальцы вокруг ампулы со святой водой в кармане куртки. Он проделал ужасно длинный путь, чтобы заполучить ее, и она стоила ему последних монет. Он не собирался так сильно тратиться.
— Может быть, мы должны остановить его,— сказал Карел.
— Мы? — улыбнулся Алфант. — Ты имеешь в виду я.
— Все тебя слушают.
— Он имеет право на свое мнение. Каждая душа пришла сюда, потому что это имеет для них значение больше, чем что-нибудь еще. Ты не можешь отрицать его энтузиазм.
— Он пугает людей,— сказал Карел, и несколько других инфарди, стоявших около часовни с ними, согласились. — Вещи могут стать опасными.
Они были правы. Несколько кающихся в толпе стали так возбуждены от проповеди человека, что начали бичевать себя. На шум обратили внимание даже некоторые из ближайших столпников. Они повернулись на верхушках своих столпов, чтобы посмотреть, и некоторые кричали над толпой. Другие группы пилигримов подвезли или поднесли свой часовни близко к повозке, направляя их на него, как будто символизм сможет отпугнуть его.
Казалось, что ему стало хуже.
— Грань ночи, и затем настанет плохой день! Огонь с небес и льющаяся драгоценная кровь!
— Разве ты не можешь его остановить, Алфант? — спросил Валмонт.
— Я не священник,— сказал Алфант. Сколько раз он уже это говорил? Всего лишь сельхозрабочий с Хана II, который совершил паломничество, когда он услышал новости, потому что это казалось правильным. По пути – и это было трудное путешествие – он каким-то образом стал номинальным лидером для тех, с кем он странствовал. Они обращались к нему за мнением и наставлением больше, чем когда-либо с тех пор, как они достигли холодной, аскетической реальности лагерей. Он никогда не просил об ответственности.
В то же время, конечно, она никогда не просила о своей.
Алфант понятия не имел, откуда появилась эта внезапная, отрезвляющая мысль. Но ее было достаточно, чтобы изменить его мнение, передать свои чашу и бревиарий Карелу, и пойти в гвалт вокруг повозки.
Он сделал не больше трех шагов, когда кто-то в разгневанной толпе с силой кинул кусок кварца в тараторящего человека. Он пролетел мимо, но другие последовали примеру. Один кусок попал по лбу и человек опрокинулся спиной на повозку.
— Черт! — сказал Алфант.
Толпа сошла с ума. Началась драка, и полетело больше снарядов – камни, ампулы и бутылки со святой водой. Повозка перевернулась с грохотом, и люди начали визжать.
Алфант опустил голову, и плечами проталкивался в колышущуюся толпу. Несчастного проповедника разорвут во всем этом, и последнее, что нужно было лагерю, это смерть. Алфант все еще был сильным человеком, и он понял, что помнит некоторые из старых движений, достаточных для того, чтобы схватить и вразумить наиболее неистовых бунтовщиков, которые были у него на пути. Ничего страшного, просто небольшое отклонение и случайное нажатие на нервную точку.
Он обошел перевернутую повозку, и остановился для того, чтобы помешать троим кричащим инфарди задушить одного из нищих. Затем он посмотрел на проповедника, который начал все это.
И увидел удивительную вещь.
Проповедник сидел на жесткой земле, обе руки прижимая ко лбу. Кровь лилась сквозь его пальцы, пачкая его одежды и оставляя темные пятна в пыли. Он был не в состоянии защитить себя.
Но никто его не трогал. Девушка, молодая девушка, не более восемнадцати лет, стояла над ним. Ее лицо, узкое и бледное, было уверенным, взгляд ее зеленых глаз мягким. Она стояла с поднятой рукой, ладонью наружу, защищая от буйства. Каждый раз, когда часть этого надвигалась на нее, она двигала рукой в том направлении и люди отодвигались назад. Так просто, так тихо, она поддерживала узкий круг спокойствия вокруг проповедника, держа на расстоянии толпу, жаждущую крови.
Он пошел к ней. Она посмотрела на него, но не направила ладонь, как будто распознала его мирные намерения.
— Тебе нужна помощь? — спросил Алфант.
— Этому человеку нужна,— сказал она. У нее был тонкий голос, но он слышал его четко над окружающим ревом. Он наклонился в ее сторону, и осмотрел рану проповедника. Она была глубокой и грязной. Он оторвал полоску от своей рубашки, и намочил ее водой из ампулы, даже не думая о стоимости. Разве не говорилось, что она лечит все раны?
— Плохой день грядет,— зашептал человек, когда Алфант вытирал кровь.
— Хватит об этом,— сказал Алфант. — Он уже здесь, поскольку ты в нем участвуешь. Он размышлял, как долго хрупкая девушка сможет сдерживать беспорядки. Он размышлял, как она это делала.
— Как тебя зовут? — спросил он, глядя на нее.
— Саббатина,— сказала она. Он засмеялся над этим. Имена святых, и их производные, были довольно распространены в этой части Империума, и здесь, как и следовало ожидать, было несоразмерно большое число Саббатов, Саббатасов, Саббатин, Саббенсов, Баттендосов и остальных, в лагерях. Но для нее, это казалось ужасно уместным.
— Я думаю, что он прав,— сказала она.
— Что?
— Я думаю, что что-то плохое вот-вот произойдет.
Было что-то особенное в том, как она сказала это, и это настораживало больше, чем вся маниакальная речь проповедника.
— Ты имеешь в виду еще нападение? Опять рейдеры?
— Да. Доберись до безопасного места.
Алфант больше не задавал ей вопросов. Он взял проповедника за руки и поднял. Когда он поставил человека на ноги, он понял, что девушка исчезла.
И природа рева вокруг него изменилась. Это больше не были массовые беспорядки. Это была паника.
Люди искали убежище, орали, падали друг на друга в желании убежать. Что-то горело. Дым заполнил небо над лагерем Айронхолл.
— Плохой день... — булькнул залитый кровью человек.
— Ага,— сказал Алфант. Он только что услышал звук, который не слышал последние двадцать лет, с тех пор, как он сдал свой стандартный Марк IV, убрал свою фуражку и эмблему в комод, и использовал выплату за службу в Гвардии, как задаток за один маленький участок пахотной земли на сельскохозяйственном западе главного улья Хана II.
Треск лазгана.
Тактическая служба безотлагательно опознала наступление еретиков на лагерь пилигримов прямо на западе района Айронхолл, и достаточно точно, что в том квартале поднимается яростный шлейф дыма, шлейф, зловеще разрезаемый мерцанием оружейного огня.
Тем не менее, когда Удол вел шатающийся транспортер вниз по Склону Гильдии, сквозь оглушительный шум паникующего пригорода, он увидел обильные облака коричневого пара, тяжело поднимающиеся от Обсиды на востоке Акведука Симеона.
— Это акведук? — крикнул он.
— Сейчас выясним, майор! — ответил его офицер связи, спускаясь обратно в транспортер через ржавый люк, чтобы определить тактическое положение.
— Это акведук, сэр! — мгновением позже связист крикнул в ответ.
— Что?
— Акведук, и Обсида с другой стороны!
Микрофоны в их шлемах была выкручены на максимум, но было почти невозможно услышать друг друга в шуме. Двигатели бронетранспортера работали на повышенных оборотах, и огромные толпы, заполняющие улицу, выли и кричали. Горгонавт, великий молитвенный горн на северном конце Принципал I, гудел в белое небо с древней башни. Удол был уверен, что так же мог расслышать хлопки отдаленных взрывов, и шипящие поцелуи ударов по внешним крыльям щита. Это снова началось, четвертый день подряд.
Удол скользнул назад в корпус, и повернул свое голое металлическое сидение так, чтобы видеть экран над плечом связиста.
— Что есть у тактической службы?
— Ничего об этом, майор. Они направляют нас вперед к зоне Айронхолла. Привлекли Капитана Ламма. Еретики наступают из пустошей. Он...
— Они вторгаются в восточные ворота тоже,— проворчал Удол. Он перенастроил свой вокс на другой канал. — Пенто? Это Удол. Возьми передние шесть с собой и позаботься об интересах Ламма. Седьмой и восьмой? Выдвигайтесь со мной.
В ответ протрещали протесты и несколько запросов для разъяснения, но Удол проигнорировал их. Он похлопал водителя по руке и указал, куда.
