за точный выстрел. Самый верный способ заслужить уважение спантийца – это ранить его. Таковы они все.
Кстати, о раненых. Джаррил еще не пришел в себя, и это было только к лучшему – пусть пока полежит в отключке. Оставшийся при своих не станет будить просадившего все, особенно если тот еще слишком молод, чтобы осознавать, чего лишился. Пика подобрала отрубленную кисть и умчалась в лес, как будто знала поблизости мастерскую по пришиванию рук, которая вот-вот откроется. Куда улетела птица, я не понял, во всяком случае в тот момент. Казалось, она просто исчезла. Сама спантийка пошла дальше по дороге, словно с ней ничего особенного не случилось, кроме царапины и испачканной в крови рубахи. Но кое-что все-таки случилось.
Встреча со спантийской воительницей изменила мою судьбу.
Тащить Фреллу и Паграна обратно в лагерь – то еще удовольствие. Паграну я вернул его глефу – опираться на нее, как на костыль. А Фреллу пришлось целую милю волочить на себе. Могло случиться и хуже, но Фрелла, по счастью, была «тощей что твоя жердь», как говорили солдаты. Мои учителя из Низшей школы наверняка загнобили бы меня за помощь этим двоим. Ясно же, что после расправы на Белом тракте нашей не очень-то славной банде придет конец, а сбежавшим лучникам, братцу с сестренкой, плевать на остальных. Они приберут к рукам все, что у нас еще осталось, и отправятся на поиски новых приключений.
А оставались у меня только скрипка, отличный шлем, который я рассчитывал продать, и фляга гальтского виски. Я не сильно переживал из-за шлема, да и огненной воды едва хватило бы, чтобы промочить горло, но скрипка кое-что для меня значила. И рад бы сказать, что она досталась мне от деда или что-нибудь еще в том же духе, но мой дед был угрюмым шахтером и мог сыграть только на собственной заднице после миски бобов с капустой. Эту скрипку я украл. Свалил вместе с ней, пока мой приятель доказывал музыкантам в трактире, что они не попадают в тональность. Между нами говоря, они попадали, но, черт меня побери, скрипка была чертовски хороша. Настолько, что я заплатил приятелю половину ее стоимости и не стал продавать. А теперь она, скорее всего, потеряна. Эти двое засранцев убежали с ней так далеко, что я вряд ли успею их догнать, прежде чем они сбагрят ее за бесценок.
Кадот был первым городком к западу от Сиротского леса и последним в собственно Холте, до того как попадаешь в еще более мрачные леса и просторные плоскогорья Холта северного. О размерах таких поселений можно судить по тому, сколько там стоит храмов, посвященных разным богам, и по величине этих храмов. К примеру, в деревне с единственной улицей, таким же одиноким трактиром, а на деле – просто задворками дома какого-то здешнего толстопуза и одним полудохлым волом, на котором по очереди вспахивает землю вся община, наверняка найдется церковь Всебога. Без крыши, с бревнами вместо сидений перед алтарем с сальными свечами и нишей, в которой по праздникам устанавливают статуэтки других богов – смотря по тому, чей это будет праздник. Вырезают эти статуэтки из ясеня или орешника, наделяя богинь пышной грудью, а богам оставляя безобидные катышки. Исключением является Харос, которому даруют причиндалы матерого самца-оленя, потому что всем известно, как ретиво он трахает луну и той приходится прятаться за холмами, чтобы немного передохнуть.
Селения чуть покрупней, где есть даже девки, не занятые одновременно пивоварением и штопкой рубах, должны иметь не только церковь Всебога с соломенной крышей и бронзовым диском, вставленным в свинцовый или чугунный квадрат. Там отыщется и настоящий храм для поклонения какому-нибудь местночтимому богу, который, по мнению прихожан, меньше других гадит на воздетые к нему, исполненные надежды лица.
Кадот был таким большим, каким только может стать городок, прежде чем его признают городом. Подходящий центр торговли на подходящем перекрестке дорог, он имел церковь Всебога, увенчанную бронзовым солнцем, высоченную башню Хароса с деревянными рогами на крыше, а также с десяток храмов других божеств, рассыпанных по всей округе. Бросалось в глаза лишь отсутствие Митренора, бога моря, никого особенно не заботившего во внутренних землях, а также Запретного бога – по вполне понятным причинам.
В городке таких размеров обязательно найдется и Дом Вешателя, как называют резиденцию Гильдии Берущих. Туда мне и предстояло направиться, чтобы обсудить долг перед Гильдией. Мои похождения с маленькой, но свирепой и напористой шайкой Паграна все лето складывались неплохо, пока эта спантийка со своим вороном-убийцей не надрали нам задницу. Но теперь Нервяк и Снежные Щечки – братец и сестренка, что были нашими лучниками, но удрали, как только в заварушку ввязалась боевая птица, – обчистили меня до нитки. Мне нужны были деньги – срочно нужны, – и для начала стоило бы сыграть пару партий в «Башни».
Я знал, что найду партнеров для игры в «Пчеле и монете», потому что именно так назывались две карты в колоде для «Башен», вместе с самими «башнями», «королями» и «королевами», «солдатами», «лучниками», «саперами», «смертью», «предателями» и, конечно же, «ворами», которые изображались в виде хватающей руки.
Не все в этой таверне были заядлыми картежниками. Кучка пастухов и огородников, верных своим угрюмым богам, заняли крайний столик и тихо рассуждали о дожде и долгоносиках. Ни разу не стиранные шерстяные куртки утеплял десятилетний слой пролитой на одежду и растертой рукавом мясной похлебки. Двое молодых наемников возле стойки носили на ремне короткие медные кубки вроде тех, в которые игроки в «Башни» складывали монеты. Несмотря на свои мечи, парни опасливо косились на троицу сурового вида женщин постарше возрастом, что стучали «башнями» по изъеденному червями столу.
Я тоже их опасался, но мне необходимо было сыграть.
– Вам, случайно, не нужен четвертый? – спросил я, обращаясь в первую очередь к лысой убийце, тасующей колоду.
Женщина посмотрела на мою татуировку, за которую имела полное право отвесить мне оплеуху, но, похоже, это ее не сильно прельщало. Обе ее партнерши тоже предпочли бы вернуться к увлекательной игре, а не наливаться пивом, но ни одна из них не объявила ставку.
Лысая кивнула на пустой стул, куда я и пристроил задницу.
– Ламнурская колода или мурейская? – поинтересовался я.
– А хрен ли самому не догадаться?
– Точно, ламнурская.
Аристократы и иже с ними обычно пользовались мурейской колодой с более затейливыми рисунками. Но люди с перманентной грязью на воротниках играли колодой Ламнура с более простыми изображениями, двумя «дамами» вместо трех,
