и обоих — от инфаркта, пожар в съемной квартире, когда побежал к ним, услышав в трубке телефона врача скорой и забыв выключить чайник… Это все было, но этого всего будто не было. Мозг принимал сам факт наличия этих ситуаций в прошлом, но отказывался вспоминать их, рисовать картинки, раскрашивать их, озвучивать. Сухие протокольные записи о каждом отдельном инциденте вместо красочного кинофильма. И, как ни старайся, одно в другое не превратить.
Тело снова вздрогнуло от очередного удара — вздрогнуло, как чужое, как кукла из баллистического геля, глазами которой я смотрю на мир. Это был даже не рефлекс, а просто закон Ньютона — действие равно противодействию. С какой силой ударили, с такой же тело отреагировало. Для меня оно уже стало чужим, ведь я не мог им даже управлять — лишь отрешенно наблюдать сквозь изувеченные пальцы, как шакалы наносят все новые и новые удары.
— Все, хорош, мы его щас грохнем!..
— Не грохнем, он же спортсмен, сука!.. Выкарабкается!..
— Прекрати, сказал!.. Реально щас ласты склеит!..
— Какой нахер прекрати?! Он мне два зуба выбил, а Толян вообще до сих пор в отрубе!..
— Дело говорит! Этому членососу еще мало досталось, я б его!..
— Кретин, нож убери!.. Так ты его точно в могилу отправишь!..
— Пошел нахер! Чё хочу, то и делаю!
— Мля, нож убери, сказал, ты чё, попутал, что ли?!
— Ты мне еще тут потыкай слышь!..
— Заткнитесь оба нахер! Чё за балаган тут устроили, совсем что ли оборзели?! А ну быром ноги в руки и валим отсюда, пока менты не нагрянули!
— Какие менты, гонишь что ли?!
— Такие! Вы тут вообще-то уже минут пятнадцать это мясо месите! По-любому кто-то мусоров вызвал, вон сколько окон горят! Толяна подберите и кабанчиками отсюда!
Удары наконец прекратились, послышался удаляющийся топот. Я закрыл глаза.
Шевелиться не хотелось. Наверное, потому что я понимал, что не смогу. Я уже почти не мог даже дышать — воздух свободно проливался сквозь меня, не задерживаясь в легких. Сознание отчаянно пыталось уцепиться за остатки реальности, подсовывая мне новые «А помнишь, помнишь как здорово?..»
Но я уже не помнил. С закрытыми глазами ничего не удавалось вспомнить — перед глазами была лишь кромешная тьма.
Вот так и умирают чемпионы по боевым искусствам — в темных переулках. Зарезанные или забитые до смерти арматурой. Или и то и то сразу.
Откуда-то издалека послышались взволнованные голоса, сквозь сомкнутые веки пробился свет, словно пытаясь меня разбудить. Я не открыл глаза — мне хотелось просто умереть. Просто потерять сознание и больше не находить его.
И после того, как ко мне прикоснулись чьи-то руки, через секунду после этого меня отключило.
Глава 2. Холодец
Я открыл глаза.
Я не знаю, как я смог, как у меня вышло, но я открыл глаза. И они открылись.
Правда это не сильно помогло — увидеть ничего я так и не смог. То ли я находился в полной темноте, то ли мне только казалось, что я открыл глаза. Второе вероятнее, ведь, закрывая их, я уже смирился с тем, что снова открыть мне уже не суждено.
Я несколько раз моргнул, последний — с солидными усилием, чтобы точно понять, что со мной происходит. Веки послушно сжались, придавив глазные яблоки и вызвав в них неприятное чувство. Вывод — мне все-таки не кажется. Я действительно жив и даже достаточно здоров как минимум для того, чтобы открыть глаза.
А вот боли я по-прежнему не чувствовал. И дышалось тяжело. Не так, как до этого — когда ты тянешь и тянешь воздух, а он словно насквозь проходит через продырявленные легкие, не задерживаясь в них, а наоборот. Воздух словно сгустили до состояния патоки и диафрагма не справляется с его плотностью, судорожно пытаясь втянуть его в легкие хотя бы по чуть-чуть. Схожие ощущения бывают перед грозой, когда воздух насыщен влагой, и им тяжело дышать… Но это очень слабое сравнение.
В конечном итоге, я кое-как приноровился дышать мелкими короткими вдохами, которые, само собой, не могли обеспечить необходимого насыщения крови кислородом — буквально через тридцать секунд у меня, даже лежащего, начала кружиться голова.
Но я хотя бы мог дышать. Плохо и тяжело, как аквалангист-перворазник, неправильно настроивший дыхательную смесь, но я дышал. Может быть, я лежу на аппарате искусственной вентиляции легких? И на самом деле за меня дышит машина через вставленную в горло трубку? И мне только кажется, что я прикладываю какие-то усилия к дыханию?
Но тогда почему я в сознании? И почему при этом ничего не вижу? И не чувствую трубки в горле?
Я поднял руку и пощупал шею. Трубки не было.
А рука слушалась. Рука, в которой еще недавно не было ни единой целой кости, представлявшая собой кусок изрезанного мяса, сейчас полностью вернула свой функционал, и — я ощупал ее, — лишилась всех ран и повреждений!
Как, собственно, и вторая, которой я ощупывал первую.
Интересно, какие еще сюрпризы меня ожидают?
Я ощупал все, до чего смог дотянуться в положении лежа, после чего сел и закончил дело.
Впору было много думать. Я был совершенно цел и абсолютно здоров. Как будто вся драка, а, вернее сказать, убийство, мне просто приснилась. Руки и ноги были целы и безукоризненно слушались, ребра не ходили ходуном, если на них надавить — значит, тоже волшебным образом срослись, череп был цел, несмотря на то, что еще недавно хрустел и трещал как сухое дерево, облюбованное туристом-шашлычником. Единственный минус — дышать было тяжело. Будто бы ребра срослись прямо так, как были сломаны — проткнув собою легкие. Будто бы те до сих пор не работали толком и не позволяли нормально дышать.
А, может, это просто воздух такой тут.
Понять бы еще где именно «тут». И как я тут отказался. И сколько вообще времени прошло с последнего отпечатавшегося в памяти момента.
Может, прошло уже несколько месяцев? Меня нашли, отвезли в реанимацию, выходили, вылечили…
