на миг оборачиваюсь на сидящего памятником Каналоа, — другу… — при слове «друг» монумент всё же незаметно, но вздрогнул, — тогда и твоя жизнь резко перемениться… к лучшему… — я начинаю неотрывно вглядываться в глаза собеседника, — только подумай, какая станет твоя жизнь! Ты сможешь построить себе новый дом, большой и… крепкий… — Ага! Угадал. Вон как лицо изменилось! — Ты сможешь дать сыну достойное наследство… — Хм, и с этим в точку. — И ты. Никогда больше. Не будешь голодать.
Оп-па! А мужичок-то поплыл! Вон как взгляд затуманился. Уже увидел себя в новом доме, а на столе перед собой… Что? Я не знаю, о чём он может мечтать. Просяные лепёшки? Печёная рыба? Думаю, для него даже батат в достатке — и то хорошо.
— В общем так, Фефуй… — небольшая пауза, прямой взгляд в глаза, — у тебя, после этого разговора есть два пути… — пауза. Пусть проникнется. — Ты можешь помочь нашим врагам нас найти… — говорю с как можно более безразличным видом. Пусть видит, что для меня это ерунда. — Вот только не советую со мной… с нами, ссорится. Меня ведь уже пытались убить… Безуспешно. А вот кое-кто лишился при этом… уха.
При этом я лёгким движением вытаскиваю из наголенных ножен кинжал… и как будто промежду прочим начинаю чистить ногти. Сижу я перед родителями Инины по-турецки, голени почти лежат на полу, поэтому для них это словно жест фокусника: только что были пустые руки, и вдруг — оружие!
Вижу, как расширяются от ужаса глаза обоих взрослых. Замечаю, как взгляды смещаются куда-то вбок, поворачиваюсь и отмечаю что и Каналоа достал откуда-то бечёвку с нанизанными на неё ушами — а ушей у нас накопилось порядочно — и с независимым видом крутит её на пальце, в стиле таксистов из моего прошлого.
Зачёт, приятель! Заработал поощрение с занесением!
Ну что ж, надо заканчивать с вербовочными беседами. Не мой это профиль, не мой.
— Второй путь, ты нам помогаешь… При этом, — я чуть откидываюсь, развожу руки и пожимаю плечами, — ты, вообще ничем не рискуешь. Ведь не ты враг этих плохих людей! Зато… — наклоняюсь к отцу Инины и говорю как можно проникновеннее, — ты сможешь очень хорошо на этом… приподняться, — не знаю, в ходу ли тут такой термин, но думаю, мужик понимает о чём я. — Я уже говорил: новый дом, хорошая одежда… — да, а то у вас дочка на выданье, а носит какую-то дерюгу, — хорошая еда… Много еды…
Мужичка попускает. А при слове «еда» и у него начинают светиться глаза. Понимаю. Вот твой рычажок, приятель. Делаю вид, что мысль только что пришла в голову.
— Кстати! — хмыкаю. — А зачем нам ждать? В смысле, пока у меня выйдет… ну то, что задумал. А знаешь что? — сидел бы ближе, хлопнул бы его по плечу, — А давай я прям с завтрашнего дня, начну снабжать тебя… всяким хорошим? Хорошей рыбой, например?
Где-то на заднем плане сознания проносится мыслишка, что зря я ему столько рыбы обещаю. Спалится ведь! Ведь если он начнёт её менять, то вся конспирация полетит к чёрту. Ведь это словно в моё время, какой-нибудь учитель средней школы или санитарка из городской больницы начнут сотенными долларовыми бумажками везде расплачиваться. Тут даже самый тупой «бычок» задумается — а откуда у нищеброда эдакое богатство?..
Ну ладно, что-нибудь потом придумаю.
Зато у Фефуя чуть ли не слюна потекла, а взгляд расфокусировался. Да мужик, ты уже мысленно эту рыбу наворачиваешь! Я даже вижу, как в твоих фантазиях по твоим же пальцам течёт жирный рыбный сок… Готово дело!
* * *
… Щёлк. Щёлк. Щёлк. Закончили упражнение.
Вдохнул, продышался, восстанавливая нормальный газообмен, остановил метроном и словно занавес вокруг открылся — можно опять «включаться» в мир.
Я сидел в кустах недалеко от домика Фефуя, Каналоа — рядом. Заниматься в доме я не захотел, а заниматься надо. Если уж избрал путь подвоха, то тренировка задержки — это считай инвестиции в будущий бизнес. Или хобби? Нет, чёрт побери, всё-таки, как бы ни хотелось, чтоб это было «пенсионерское хобби», в первую очередь сейчас это должен быть бизнес. Дело, которым надо заниматься.
Вот с завтрашнего утра и начнём, а сейчас можно и на боковую.
Мы вернулись в домик, перекусили печёным бататом — я всё-таки настоял, что принесённые вчера рыбины, это мой дар. Так сказать авансовый платёж. Что мне эта рыба? У меня её завтра будет — сколько захочешь!
Я завалился на выделенную мне циновку, и…
— Инина, ты чего?
Блин! Девушка, ни сколько не стесняясь тут же находящихся родителей и младшего брата устроилась, что называется «под бочок». Хотя бы темно в хижине — окон нет, днём свет разве что через многочисленные щели в плетёных стенах проникает, а сейчас уже ночь. Светильниками же здесь не пользуются.
— А что такое? — удивилась Инина. — Я к тебе…
— Блин, Инин… но тут же… мы же ни одни!
— Но я же просто полежать… рядом… Разве нельзя?
Вот чёрт, такой умоляющий голос! Словно ребёнок попросил разрешить в кровать плюшевого мишку.
— Ладно, — смягчился я, поворачиваясь на бок, — иди сюда.
Девушка прижалась, положив голову на мою руку и уткнувшись лицом в грудь. Я обнял её второй рукой и так вскоре провалился в сон.
Часть 1
Глава 2 Новый день, новые заботы
Спал без сновидений и проснулся как в молодости — без всякого долгого «ну ещё минуточку-у-у». Щёлк, и сознание включилось.
Сквозь щели плетёных стен пробивается свет, значит, рассвет проспал. В «спальне» никого. Звуки?.. Тут не поймёшь: похоже, ветер ещё усилился, и слышно только шум крон, да скрип стволов.
Вышел в «кухню» — на углях в костровой ямке печётся батат, распространяя манящие запахи. Там, с самым серьёзным видом, хозяйничает Инина, а её мама — кстати, надо узнать, как зовут — сидит в сторонке и наблюдает с видом учителя. Понятно — готовятся. И понятно к чему… Блин!
В сторонке восседает Каналоа, навроде почётного гостя, и уплетает бататину. А вот это ты зря! Я аж ухмыльнулся плотоядно. Ща, братан, пожалеешь о набитом желудке.
Но Инина опередила:
— Проснулся? Садись есть, — и словно извиняясь, добавила: — Ты сам сказал, что рыбу нам… Вот
