…Смотреть на то, как она работает, ужасно интересно: воин проваливается в транс все глубже и глубже, причем так быстро, что мне в какой-то момент вдруг становится не по себе.
Отключение всего кроме слуха, отделение от тела, представление себя со стороны… — мама последовательно проводит его через все ступени небытия. И, удостоверившись, что он готов к наложению личины, сначала прогоняет его по самым далеким и острым воспоминаниям, набирая материал для будущей работы, а уже потом заставляет его представить перед собой зеркало:
— Ты видишь свое отражение… В нем — высокий, широкоплечий воин, с мощными руками и прямым, ясным взглядом, в котором видно мужество, бесстрашие и верность… Он — тверд, как скала… А его принципы так же незыблемы… Давай назовем его Глыбой… Ты ведь согласен, правда?
— Согласен… — еле слышно отзывается Глант.
— Вот и отлично… А ты знаешь, что Глыба равнодушен к боли? В нем отсутствует страх перед чем-либо. Любые пытки вызывают в нем улыбку, а угрозы палачей — смех…
…Элиреец не сопротивляется. И его личина, складывающаяся из заранее продуманных мамой граней, становится все плотнее и четче. Ее корни — прошлое самого Гланта. Ствол — его же принципы, практически без изменений: преданность королю Вильфорду Берверу, чувство долга, ненависть к врагам Элиреи и даже болезненная любовь к женщинам с маленькой грудью и узкими бедрами. А крона — его будущее. То задание, которое ему предстоит выполнить в Онгароне. Вернее, не ему — Глыбе. Личине, которая выберется на поверхность, стоит его поводырю произнести Слово. То самое, которое мама назовет Гланту в самом конце работы. И которое в итоге отправит его в небытие…
…— А когда я досчитаю до одного, ты забудешь все то, что я тебе сейчас говорила. И вспомнишь о своем задании только тогда, когда услышишь слово ладира-край… Договорились?
— Да… — еле слышно шепчет элиреец.
— Вот и отлично… Десять… Девять… Восемь… Семь…
Глава 2. Граф Томас Ромерс
Петли дверей кордегардии были смазаны на совесть. Однако в предрассветной тишине их еле слышный скрип прозвучал, как гул сигнального колокола. Томас потер пальцами слипающиеся глаза и вгляделся в темноту, пытаясь увидеть силуэты начальника караула и идущих на посты часовых.
Яркий сноп искр, разорвавший ночную тьму, заставил его вздрогнуть. А когда перед дверями кордегардии полыхнуло пламя разгорающегося факела, граф с трудом удержался от возмущенного восклицания: полуголое тело, пытающееся построить в одну шеренгу сонных стражников, оказалось ни кем иным, как десятником Гмырей! Судя по всему, собирающимся идти менять часовых в одних штанах! И даже без оружия!
'Видело бы тебя твое начальство…' — ошалело подумал граф. — 'Думаю, плетей двадцать ты бы точно заработал…'
Тем временем десятник душераздирающе зевнул, почесал внушительное пузо и выдал весьма забористую тираду. Из которой следовало, что основная масса стражников Кижера состоит из 'грязных свиней', 'сонных недоумков' и 'тупорылых баранов', в принципе не способных понять, что такое строй, чем отличается караул от похода к девкам и как надо смотреть на 'высокое' начальство.
Не согласиться с ним оказалось невозможно — назвать строем то, что изобразили 'доблестные' воины Кижера, у Томаса бы не повернулся язык. Назвать этих сонных раздолбаев воинами — тоже.
'Ставлю свой топор против медной монеты, что добравшись до поста, минимум половина стражников сразу же заснет…' — хмуро подумал граф. И принялся вглядываться в лица тех, кому доверили покой горожан…
…Разглядеть черты лиц стражников с чердака дома горшечника Мардуга было довольно сложно. Но к тому времени, как строй стражников неторопливо двинулся к городским воротам, Ромерс твердо уверился в том, что человека, подходящего под описание, данное им Угрем, среди них нет. И хромающих на правую ногу — тоже. Поэтому он расстроенно вздохнул и приготовился ждать еще два часа. Однако стоило ему потереть слипающиеся глаза, как в дверном проеме кордегардии возник еще один стражник. И, зачем-то врезав щитом по стене, неторопливо пошкандыбал к городским воротам.
'Он!!!' — увидев, как солдат припадает на правую ногу, подумал Том. И метнулся к спящему на копне сена сюзерену…
…Аурон Утерс оказался на ногах, еще не успев проснуться. И сразу же перетек к щели в крыше, через которую было видно площадь перед кордегардией.
— Идет к воротам, ваша милость… — еле слышно прошептал Ромерс.
— Вижу… — отозвался Утерс. Потом одернул свой бесформенный балахон, накинул на голову капюшон и слегка задрал правый рукав. Так, чтобы из-под него было видно край наручных ножен. Еще пара мгновений на приведение одежды в надлежащий вид — и перед изумленным Томом возник самый настоящий убийца Серого клана. Такой, какими их описывала народная молва.
Легкая сутулость, чуть согнутые в локтях руки, бесшумный шаг — от этого человека веяло опасностью. Настолько сильно, что Ромерсу даже захотелось нащупать рукоять своего топора…
— Ты-то готов? — закончив преображение, вполголоса поинтересовался Ронни.
Том оглядел себя с головы до ног, тоже накинул на голову капюшон, слегка сгорбил спину и выдохнул:
— Угу…
— Тогда работаем…
…Толпа часовых, только что сменившихся со своих постов, ввалилась в кордегардию с таким шумом, что перебудила всю Глиняную слободу. В окрестных дворах забрехали собаки, из дома чуть выше по улице раздался чей-то раздраженный рев, в конюшне таверны 'Гнутый вертел' заржали лошади, а где-то далеко, в районе Базарной площади, заревел осел.
— Доброе утро, Кижер! — криво усмехнулся Ромерс. И уставился в ночную тьму рядом с городскими воротами.
Минут десять ожидания, и от ворот в направлении кордегардии двинулось пятно мрака. Постепенно превращаясь в силуэт Оглобли.
Воин очень торопился. Поэтому припадал на ногу заметно сильнее, чем тогда, когда шел на пост.
'Согласился?' — ошалело спросил себя Том. И тут же ответил: — 'Наверняка. Иначе бы не оставил свой пост… Значит, скоро мой выход…'
Тем временем Оглобля добрался до кордегардии, рванул на себя дверь и скрылся внутри.
'Десятник Гмыря?' — загадал Ромерс. — 'Или кто-нибудь еще?'
Через пару минут из здания вышли сразу четыре(!) силуэта. И не особенно скрываясь, быстрым шагом двинулись к воротам.
