Я молчал. Говорить не хотелось. Внутри боролись злость и усталость. Хотелось лечь, закрыть глаза и проснуться тридцать лет назад.
— Серьезный у тебя брат, — тихо, чтобы слышал только я, заговорил Серый.
— Разный, — хотелось сказать грубее, но я постарался быть объективным. — Наглец и самодур.
Сергеев несогласно мотнул головой.
— Он лидер. Я тебе скажу: главное в политике — найти крепкую руку и хорошо при ней устроиться.
— А я думал, главное в политике — самому стать крепкой рукой.
— Ерунда, — безапелляционно отрубил Серый. — Так может рассуждать только дурак или романтик. Ты вот при всем желании лидером не станешь. А ему и становиться не надо. Он уже лидер. Потому он о том, как стать крепкой рукой, не думает. Он ей становится. А ты слишком идеализируешь все. И других под свои идеалы подогнать пытаешься. Только понять не хочешь, что, если все станут также наивно на жизнь смотреть, получится толпа растерянных идеалистов. А без лидера никуда. Без паровоза состав с места не сдвинется.
Я слушал его. Сперва хотел поспорить, затем передумал. Сергеев говорил неожиданно серьезно и, кажется, искренне. В этом теперешнем Сером не было ни вороватости, ни дури, ни раздолбайства. Куда чего девалось?
— А ты? — спросил я.
— А я не дурак и не романтик. Я знаю свои возможности, а потому предпочитаю место при лидере. Так удобнее, спокойнее и ответственности, если что, сильно меньше.
За деревьями темнел облезлый силуэт музея Дарвина. Серый кинул на него мечтательный взгляд, словно его с этим зданием связывало что-то большее, чем воспоминание об экспозиции каюты на «Бигле», и уставился себе под ноги.
Борис шагал впереди, не оглядывался. Будто находился в другой реальности, в которой нам не было места. Или только мне? Ощущение разрастающейся трещины между нами крепло. Надо было сделать шаг. Пока еще возможно. Ведь прыгал же между нашими реальностями Серый. Шустро прыгал. Может быть, он и появился возле палатки сегодня утром лишь для того, чтобы научить меня как перебраться на ту сторону?
На ту сторону чего? Понимания? Жизни?
— Как думаешь, он может убить? — спросил я.
— Он способен на поступок, — уверенно отозвался Серый.
Это было сказано так просто, что мне снова сделалось не по себе.
— То есть он, по-твоему, мог убить за сухарики?
— Не за сухарики, — покачал головой Серый. — Ты все-таки дурак. Но я тебя полюбил, я тебя научу. Ты думаешь, там все из-за сухариков случилось? Сухарики — ерунда. Там совсем в другом дело.
— В чем?
— А ты подумай, — предложил Сергеев и устремился вперед, сокращая расстояние до Бориса.
Не в сухарях дело. А в чем? Борис вписался за Серого, а потом с него же чуть скальп не снял. Тогда выходит, вопрос не в том, способен ли Борис убить за пакет сухарей. Вопрос: способен ли он убить чужого, защищая своего. И получается, что косящий под простачка и трепло Серый просто проверял, можно ли доверять Борису? Нет, слишком сложно. Или не слишком?
Впереди замаячила еще одна свалка гнилого побитого автотранспорта — там улица Дмитрия Ульянова пересекалась с проспектом шестидесятилетия Октября.
Борис повернул налево и стал пробираться сквозь заросли на другую сторону улицы. Никого не предупредив, не обернувшись.
Знал, что за ним идут, и не считал нужным удостоить идущих своим вниманием.
Может прав Серый, и так было нужно, но злило это невероятно.
Кусты на бульваре разрослись настолько, что продраться через них без вреда для здоровья казалось невозможным. Я несколько раз получил ветками по физиономии. На другую сторону улицы вылез еще более раздраженным, со свежей царапиной через полморды.
Мы свернули на проспект шестидесятилетней годовщины забытой революции. Посреди зеленел очередной заросший сверх меры бульвар. По ту сторону торчали ветхие магазинчики с проваленными крышами, за ними возвышалась на гранитном постаменте огромная круглая блямба. Памятник заплесневел и разглядеть на поверхности круга хитро прищурившегося Хо Ши Мина было теперь весьма проблематично.
— Давайте на ту сторону, — скомандовал Борис.
Хоть слово сказал и на том спасибо.
Я направился к переходу, над которым, кренясь на проржавевшем столбе, торчала поблекшая литера «М».
— Куда? — окликнул Борис. — На метро решил покататься?
— Туда, — кивнул я. — Хоть здесь по кустам лазать не придется. Переход есть.
— Тебе больше нравится плавать, чем по кустам гулять?
— Почему плавать?
— Потому что, если в земле выкопать ямку, ее обычно заливает грунтовой водой. Руководствуясь этим принципом, человечество давным-давно изобрело колодцы, — голос Бориса был тошнотворно язвительным.
— Причем здесь?.. Там не колодец.
— Фантастики начитался? — презрительно фыркнул Борис. — Ну-ну.
Он был прав, я нет. Не подумал сразу, а когда подумал, было поздно… Но в тот момент мне очень захотелось его умыть. Спуститься под землю и доказать, что он не прав.
Я упрямо зашагал к лестнице.
Вопреки прогнозам Бориса, плыть не пришлось. Воды в переходе было не выше щиколотки, а заходить в стеклянные двери с надписью «выхода нет» и смутными силуэтами на полу, ой как не хотелось. Да и незачем. По сути, Борзый был прав. Грунтовые воды никто не отменял, зато, пока люди спали, вырубило электростанции. Кончилось электричество — отключились насосы. Сдохли насосы — и вода в считанные дни беспрепятственно разлилась по подземке имени вождя мирового пролетариата, превратив метро в аквариум.
Под ногами хлюпало. Сзади чертыхался Серый, жалея, что поперся за мной.
Борис ждал нас наверху с едкой ухмылкой.
— Сплавали?
— Не так страшен черт, как его Малевич намалевал, — проворчал Серый. — Ноги промокли.
— Ничего, на теле быстро сохнет. А могли бы со мной поверху. Упрямство — достоинство ослов.
— Иди ты, — буркнул я.
Борис злил. Каждым словом, каждым жестом, каждой ухмылкой. Наверное, я от него просто устал. Но он раздражал меня теперь все время, когда был неправ. А когда оказывался прав — бесил особенно. Не потому ли, что его мелкая бытовая правота никак не компенсировала неправоту моральную? Ведь не может же человек, совершивший смертный грех, отмолить себе прощение, поставив дюжину свечек…
Борис не ответил. Просто повернулся и пошел. Впрочем, далеко уйти он не успел. Из-за угла сгнившей будки магазинчика метнулась невысокая фигурка, кинулась Борису под ноги, ткнулась в живот и отпрянула.
Тот слегка опешил. Пока двое — большой и маленький — таращились друг на друга, мы с Серым подошли ближе.
