разбирался в окружающем, вживался в роль Константина – вернее, его жизнь становилась моей. Благословен будь Мартин, давший мне целые сутки на адаптацию! И хвала моим друзьям, понявшим, что в тот день меня лучше не беспокоить! Этого времени как раз хватило, чтобы я освоился в новом мире.
Те силы, которые перенесли меня на двести лет вперед (я по инерции называл их силами, хотя был практически уверен в том, что у них есть конкретные имена и даже фамилии с отчествами), позаботились о том, чтобы я не спалился на первой же проверке.
На следующее утро после аварии я проснулся непривычно резко, словно из воды вынырнул. И вдруг осознал, что не только владею знаниями и навыками Константина. Его привычки, реакциии, моторики, пластика – все те неуловимые нюансы, которые отличают одного человека от другого, стали теперь и моими.
Ощущение было донельзя странное. Я осознавал, кто я, помнил свою жизнь, знал, как обычно поступаю в той или иной ситуации. Воспоминания Константина воспринимались как просмотренный ранее яркий фильм (вернее, многосерийный сериал). Но, в то же время, теперь я мог совершенно бессознательно взлохмачивать волосы типичным жестом Константина, чистил зубы (кстати, самой обычной, а не какой-то там супер-пупер-электрической) зубной щеткой, начиная с передних, а не с уголков рта, как раньше, а в моей речи то и дело проскакивали типично константиновские словечки.
В первое время я едва не сошел с ума от этой раздвоенности своих-чужих черт и страха перед разоблачением. Наверное, так чувствовал себя разведчик капитан Клос из старого польского фильма, когда его впервые забросили в немецкий тыл под личиной конкретного человека.
Но очень быстро моя личность словно слилась с личностью Константина, а то, что казалось мне чужим и странным, стало простым и естественным. Новые привычки наложились на старые так органично, что я уже и сам не различал, что здесь мое, а что – его.
Чем-то это напоминало ощущения, которые испытываешь, когда вставляют зубной протез. В первые секунды он воспринимается как нечто чужеродное и неприятное во рту, но вскоре искусственный зуб становится совершенно неотличимым от естественных.
Точно так же произошло и со мной. Поначалу я шарахался от всех, старательно отмалчиваясь в разговорах, а вводные, на которых мы обыгрывали различные сложные ситуации, натурально бросали в пот. Но, судя по тому, что никто не пытался меня разоблачить и не задавал неудобных вопросов, мое поведение все же не выходило за рамки нормальности.
Конечно, мне помогло еще и то, что Константин был парнем сосредоточенным, довольно замкнутым и не очень общительным. Так что мой временный уход в себя не слишком всех удивил. На первой же пресс-конференции я перестал бояться общения, а еще через пару дней окончательно привык пользоваться знаниями и умениями Константина.
Сегодня же я впервые за две недели решился покинуть центр подготовки космонавтов и, как выражалась моя бабушка, выйти в люди – совершить самостоятельную поездку в Москву. Тем более, что завтра было воскресенье, выходной день, так что можно было допустить некоторое отклонение от режима.
Надо сказать, что на базе нас никто не запирал и не ограничивал передвижения в свободное время. Вообще, как я заметил, здесь не любили что-либо запрещать, а больше рассчитывали на сознательность и ответственность – надо понимать, не без оснований.
Кроме того, нас не сильно мучали врачи. В отличие от членов первого отряда космонавтов в моем ХХ веке, в нашей экспедиции не предъявлялось таких жестких требований к здоровью и физической форме. По крайней мере, перегрузки нам не грозили, поскольку не только сам «Одиссей», но и наши посадочные «шаттлы» были снабжены гравикомпенсаторами.
В Подмосковье стояла солнечная «золотая осень», но под вечер немного холодало, так что я накинул легкую куртку из гладкой, чуть прохладной на ощупь ткани, похожей на плащевку. Несмотря на немного несерьезный вид, она уже больше десяти лет исправно защищала Константина от дождя и вечерней прохлады.
Выйдя из жилого корпуса, я отправился на площадку, где аккуратно выстроились в два ряда бильчики – местное средство передвижения, объединяющее в себе личный и общественный транспорт. Этими электромобилями с автоматическим управлением (отсюда их второе наименование – ик, точнее, eec – economic electric car) мог пользоваться каждый житель страны, начиная с десятилетнего возраста. Выходя из дома, человек садился в любой бильчик, стоящий на зарядочной площадке, указывал ему курс и ехал, куда нужно – хоть на другой конец страны. При необходимости пассажир мог остановить бильчик в любом подходящем для этого месте, чтобы забрать попутчика или куда-то выйти по своим делам. При желании он мог при этом зарезервировать за собой конкретную машину, которая ждала его на стоянке. За время пользования с его счета автоматически списывалась определенная сумма, в которую входили амортизация, расход электроэнергии на подзарядку и затраты на техническое обслуживание.
Личных автомобилей в двадцать третьем веке не было как класса. Наземного общественного транспорта – тоже, за исключением метро, которое в теперешней Москве было объединено с пригородными поездами на манер немецкого С-Банна – очевидно, чтобы разгрузить от бильчиков территорию города.
Все машины управлялись из одного центра, и если их на какой-либо трассе становилось слишком много, компьютер посылал часть транспортного потока в объезд или снижал скорость движения. И хотя о пробках в здешней Москве не слышали уже лет сто, ездить по городу на дальние расстояния все равно часто было быстрее и выгоднее на метрополитене.
Изо всех сил сохраняя спокойствие – я ведь «помнил», что проделывал это тысячи раз, я поднес руку с виртом к дверце крайнего в ряду бильчика – небольшой двухместной машинки, напоминающей «Смарт». Раздался легкий щелчок, вирт сообщил мне, что время пользования бильчиком пошло, и дверца приотворилась. С бьющимся изо всех сил сердцем я забрался внутрь.
Несмотря на компактный размер, внутри оказалось достаточно комфортно и удобно – по крайней мере, не тесно. У машины не было ни руля, ни переключателя коробки передач, ни педалей тормоза и акселератора, так что ничего не торчало и не цеплялось за ноги и одежду. Посреди небольшого пульта находился экранчик курсора-маршрутизатора. Как только я захлопнул за собой дверцу, он осветился мягким зеленоватым светом.
Программировать курсор было ничуть не сложнее, чем навигатор в двадцать первом веке, так что я легко справился с этим заданием. Закончив, я нажал на большую зеленую кнопку над экраном, и бильчик легко тронулся с места. Двигался
