конструкции самого моста уцелели, лишь кое-где деформировавшись.
Я ехал осторожно, внимательно наблюдая за полотном. Всё-таки ни один специалист наверняка не мог дать гарантию сохранности сооружения, которое оказалось так близко к ядерному взрыву. Но мост держал нас крепко и надёжно.
Километра за два до конца жёлтой зоны мы свернули налево, на небольшой просёлок, чтобы не останавливаться на стационарном посту.
После этого весь день ехали, практически, без остановок.
Иногда попадались завалы на дорогах из брошенного транспорта, особенно возле границ зон выпадения осадков. Приходилось объезжать по обочинам, после чего искать ближайший ручей и очищать машину с пеной из заботливо припасённого огнетушителя от радионуклидов. Теоретически можно было бы обойти и без этого, уровень заражения оставался достаточно низким, но мы предпочитали перестраховаться.
Следующим проблемным местом на маршруте была переправа через Вятку. Судя по карте, уцелело целых три моста: возле Мамадыша, под Вятскими Полянами и около села Гоньба.
Мост под Мамадышем находился на границе красной и жёлтой зон: Нижнекамску, Елабуге и Набережным Челнам сильно досталось. К тому же, дорога туда была сплошь покрыта пересекающимися районами выпадения осадков. Да, фон сейчас установился не такой, как в первые месяцы — но всё равно, ехать по пыльным радиоактивным дорогам лучше не стоило.
Вятские Поляны находились в зелёной зоне. Там действовали органы власти, шли восстановительные работы в близлежащих районах, активно развивалось производство. Мост, как стратегический объект, был под плотной охраной. Так что без документов туда лучше не соваться.
Оставался мост возле Гоньба, самый дальний.
Формально село находилось в зелёной зоне, но, как показывала практика, в отдалённых районах до порядка ещё было далеко, так что имелся хороший шанс договориться с охраной.
Собственно, так и получилось.
Возле моста нас встретили два вооружённых старыми АК пацана в форме, явно долго хранившейся на складах Госрезерва.
Вели они себя спокойно и, когда вместо документов я достал небольшой мешочек с золотыми кольцами, даже не особо удивились.
— Дальше зона возле складов, так что сразу после моста уходите на юг. Иначе на патрули нарвётесь, — предупредил один из них, пряча золото в карман.
— Спасибо! — я улыбнулся и кивнул в ответ.
«Рубин» сидел с каменной физиономией, стараясь не глядеть на парней.
— Вот твари… — процедил он сквозь зубы, когда мы отъехали.
— Люди, — вздохнул я. — Обычные люди. Ещё не самый плохой вариант, учитывая обстоятельства.
— К стенке бы…
— Кого, мальчишек этих? — я просмотрел на «Рубина»; тот отвёл взгляд. — Вот с этого вот всё и начинается. С полной нетерпимости.
— Мы выжить пытаемся. А они как стервятники, мародёрам помогают… — всё-таки возразил напарник.
— Любая система должна быть достаточно гибкой, чтобы быть устойчивой, — сказал я. — Коррупцию невозможно победить полностью. Точнее, возможно, но тебе бы самому не понравилось жить в таком обществе. Важно, чтобы она обычным людям жить не слишком мешала. Это как в человеческом организме: где-то внутри всегда есть дерьмо, которое помогают перерабатывать полезные бактерии. Если вдруг иммунитет начинает сбоить — эти самые бактерии начинают жрать сам организм. Так вот, нужно, чтобы иммунитет работал. И держал эти самые бактерии в узде.
«Рубин» посмотрел на меня, как мне показалось, с уважением.
— Блин, ты философ! — заявил он.
— Жизнь научила, — ответил я.
Следующий мост, согласно нашему плану, мы должны были пересечь в Заволжске, возле Кинешмы. Ближайший большой удар пришёлся на Иваново и Ярославль, достаточно далеко. Но при этом Кинешма почему-то оказалась в жёлтой зоне. Возможно, из-за обширного пятна заражения, которое задело Волгу выше по течению. Судя по его параметрам, в Ярославле применили заряд, который углублялся в землю и взрывался только после этого. Исключительно грязная получалась пакость. Наверняка в расчёте вывести близлежащие земли из хозяйственного оборота и как можно сильнее загадить Волгу.
На ночь мы остановились, миновав по объездной городок Мантурово, который не пострадал. Неожиданно наткнулись на стационарный пост нацгвардии, но, к счастью, нас не тормознули: постовые разбирались с двумя фурами сомнительного вида без номеров, которые стояли на обочине.
Отъехав чуть дальше, мы нашли укромное местечко на берегу речки Унжа, соорудили нехитрый ужин на газовой горелке из консервов, помылись в предварительно проверенной воде и стали устраиваться на ночлег.
«Рубин» разбудил меня в три ночи, на смену вахты.
Чтобы прогнать остатки сна, я спустился к речке и ополоснул лицо прохладной водой. И тут заметил кое-что странное на противоположном берегу. Будто что-то влажно поблёскивало в лунном свете, прямо на границе воды и земли.
Немного подумав, я скинул одежду и окунулся в воду. В пару гребков доплыл до противоположного берега — благо речка тут была совсем не широкой.
И почти упёрся в то, что так странно блестело в лунном свете.
Объект был обтекаемой формы, но полностью разглядеть его в лунном свете было невозможно: он был сделан из совершенно прозрачного, гладкого пластика.
Ощупывая то, что сильно напоминало крыло, я двинулся вдоль объекта в камыши. И наткнулся на кабину этого странного летательного аппарата.
Поначалу мне казалось, что кресло, сделанное из какой-то серебристой ткани, парит в воздухе. И только потом я разглядел небольшую приборную доску, так же упакованную в прозрачный кокон, ремни и органы управления.
Разглядев зыбкие контуры кабины, я понял, что неведомый аппарат представляет собой планер: характерные каплевидные обводы не оставляли в этом сомнений.
Очень хотелось попробовать вскрыть кабину и поискать внутри чего-нибудь интересного, но я справедливо решил, что там наверняка могут быть неприятные ловушки, которые ночью обнаружить нереально, и решил оставить это дело на утро.
После подъёма я рассказал «Рубину» о своей находке. Мы стали думать о том, что делать с этим открытием. На базу докладывать было нельзя: ситуация не относилась к тем, из-за которых можно было бы прервать радиомолчание.
— Я бы обшманал внутренности, — предложил «Рубин». — А потом уничтожил бы эту штуковину.
— Он может быть интересен для изучения, — возразил я.
