От избытка положительных эмоций он подвинулся к Ирине, приобнял за плечи, поцеловал за ухом.
Она дернула плечом.
— Не надо. Мешаешь. Видишь, какое движение.
Но тон у нее был не строгий.
…Набуксовавшись на узких песчаных проселках, к вечеру они все же пробились к глухой селигерской деревне, где отшельничал Левашов. Ирина едва его узнала. Дочерна загорелый, с высветленными солнцем и солью усами и бородой он напоминал средневекового новгородца или помора. Как рассказал ей по дороге Андрей, он оставил свой НИИ и несколько лет уже плавает на новороссийских танкерах инженером-электронщиком, обретя желанную свободу научной мысли, финансовую независимость и право отдыхать по своему усмотрению четыре месяца в году. И сейчас проводит очередной отпуск в рыбалке и размышлениях.
…День медленно, как это бывает только в северной России в разгар лета, угасал, и его закат был полон неизъяснимой и непонятной тому, кто сам не видел, прелести.
Они втроем сидели в дальнем углу усадьбы, как назвал Левашов купленный в прошлом году громадный пятистенок из кондовых бревен с вырезанной на фронтоне датой: «1914», с заброшенным и выродившимся яблоневым садом. Внизу блестела гладь Селигера, за нешироким плесом отражались в воде стены и башни древнего монастыря, который никто не пытался охранять как историческую реликвию по причине абсолютной удаленности от всякого подобия цивилизации, а дальше, за островом Столбным, склонялось к закату большое медное солнце. В камышах на берегу шелестел ветер.
Они сидели в дряхлых плетеных креслах, не спеша отхлебывали пиво из тяжелых, как трехдюймовые снаряды, литых стаканов, и Новиков близко к тексту пересказывал Левашову то, что узнал от Ирины, а сама она, словно это ее никак не касалось, смотрела по сторонам совершенно отсутствующим взглядом, демонстрируя то ли полное доверие к мнению и позиции Новикова, то ли, наоборот, желая показать, что она не хочет иметь со всем этим ничего общего.
Левашова ее поведение нервировало, он все пытался понять, в чем вообще смысл ситуации, при которой его вынудили присутствовать, и не напоминает ли это семейную сцену, когда супруги общаются через посредников.
Ему также приходилось думать, как расценить вновь возобновленную связь Новикова и Ирины, и уж потом, в третью только очередь, до него дошел истинный смысл и суть разговора.
— Знаете, мальчики, вы тут общайтесь, а я пойду по деревне пройдусь. Сто лет не видела такой глуши. К озеру спущусь…
Ирина ушла, друзья остались вдвоем.
— И все так и есть? — после долгой паузы спросил Левашов.
— Нет, пошутить захотелось.
— И ты ей веришь?
— Не хотел бы, но…
— Сподобились. Впрочем, это даже справедливо. Я об чем-то эдаком всю жизнь мечтаю.
— Концерт по заявкам продолжается. К твоей теме это близко?
— Не слишком. Я больше искривленными пространствами интересуюсь. Но кое-что позаимствовать можно. Например, идею канала. Пробой через время, но значит — и через пространство тоже. Как-то же она к нам попала.
— Ну, поговори с ней. Может, что и выяснишь. Правда, состояние у нее сейчас… Смотрю, и душа переворачивается… Я ее чего и привез: глядишь, рассеется. И тебя проконсультирует по старой дружбе…
— Дружбе… — покривился Левашов. — Ты же знаешь, как она ко мне относится.
— А вот она уверена, что это ты ее терпеть не можешь. Интересно, да? «Синдром Левашова» — хорошее название для специфических форм определенного недуга, когда скрытые эмоции из подсознания, вытесняясь в сознание, преобразуются в псевдонеприязненное отношение и поведение при общении с возбудителем. Красиво сформулировано? Продаю…
— Да пошел ты со своим юмором…
— Чтобы я так был здоров, сказали бы тебе в Одессе. Скажи лучше, а тебя что, совсем не задевает, что она оттуда?
— Что она оттуда или что она оттуда?
— Второе.
— Знаешь — абсолютно. Для меня она — та же самая Ирка.
— В которую ты, как я теперь понял…
— Может, прекратишь?
— А зачем? Кстати, она не только свободна сейчас, а жутко одинока. Космически… Гляди, каламбурчик вышел.
— А ты?
— Я… Мой поезд уехал вон аж когда… И окромя сентиментальных воспоминаний и суровой мужской дружбы, нас с ней ничего не связывает.
— Мели, Емеля… Развелось психологов, а нет чтобы девушке попросту в глаза посмотреть. Стала б она с каждым недоумком за полтыщи кэмэ ни с того ни с сего гнать… Поверь моему опыту. Особливо у замужних, году так на третьем-пятом, сентиментальные воспоминания способны превращаться в материальную силу…
— Ладно, размялись. Давай по делу.
…Ирина вернулась, когда уже почти стемнело. Ее прогулка по деревне не вызвала у местных жителей, проживающих тут в количестве около пятнадцати человек, никаких внешних проявлений интереса. Тут всяких туристов видели.
Мужчины встретили ее радостными возгласами и непривычными в их устах комплиментами, и она поняла, что ее дело плохо.
— Предлагаю считать сумерки сгустившимися и перейти в дом, а то свежеет, да и комарики… — сказал Левашов.
— Принято. Ведите меня…
Левашов зажег большую двенадцатилинейную лампу под зеленым абажуром. Пряный запах керосина, тьма, собравшаяся по углам из центра комнаты, мягкий золотистый отсвет свежевыскобленных и проолифенных бревенчатых стен сразу создали уют.
Ужин Левашов подал самый простой — уха и жареные грибы. Он не страдал комплексом Лукулла и с собой привез только табак и напитки, в остальном полагаясь на дары земли, воды и сельпо.
Так они и провели этот последний в ее памяти счастливый вечер. Неспешный ужин, разговоры, чай из самовара с гордой надписью на боку «Сукинъ и сыновья…». Словно между прочим касались бытовых подробностей первой Ирининой жизни, не уделяя им большего внимания, чем, скажем, рассказам Левашова о нравах грузчиков Латакии или воспоминаниям Новикова о встречах с американками из Корпуса мира.
И снова она поражалась выдержке своих друзей. Пусть она и знала их, как ей казалось, великолепно, но ведь были они для нее всего лишь люди, а она читала серьезные, не фантастические, философские книги, где рассматривались проблемы гипотетических контактов. И всегда в них более или менее явно проводилась мысль о шоке невероятной силы, тотальном комплексе неполноценности, угрожающем человечеству при встрече с высшим разумом. И выходило, что либо Новиков с Левашовым необыкновенно шокоустойчивы, либо просто не считают ее носительницей означенного высшего разума. Какой вариант для нее лучше, она пока не решила.
