— Ты дерзок. А как я прикажу тебя на цепь посадить?
— Один уже приказал, да только благодаря, вон ему, — Алексей кивнул на Афоню, — в живых остался.
— Ты слишком дерзок, но мне нравятся такие люди. Хорошо, обсудим всё наедине. Отведите его в мои покои.
— Не его, а их, — поправил Алексей государя, — я без своих товарищей никуда не пойду, а ещё вели лекаря прислать, моему другу очень плохо, он много дней общался с вашим Малютой.
— Вот люди, им как мёд, так и ложкой. Хорошо всех в мои покои, да Афанасия туда же, поговорим с глазу на глаз.
Стражники взяли носилки с Григорием, один пошёл впереди, показывать дорогу, остальные двинулись следом, не выпуская из круга Алексея с Вероникой, но и не сильно ограничивая их в движении.
Их провели несколькими проходами и ввели, в большую комнату. Сводчатый потолок поддерживали несколько рядов кирпичных колонн. Своды, уходившие вверх, покрывали красочные фрески. Помещение явно отличалось от всего виденного здесь под землёй, и своим убранством и декором. В глубине располагался помост, на котором, скорее всего и стоял тот самый трон, вынесенный в общий зал, по бокам от него лавки, в боковых пролётах. С одной стороны располагался большой стол, накрытый белой, расшитой золотом скатертью. На столе в строгом порядке располагались столовые приборы. Скорее всего, это была пиршественная зала. В другом боковом пролёте тоже виднелся стол, но на том столе лежали бумаги, книги, перья, стояли чернильница. Значит, это был рабочий кабинет. Факела. Висевшие на колоннах освещали всё помещение. Пока Алексей рассматривал залы, стражники ушли, оставив их наедине с самими собой, только плотно прикрыли дверь, вполне возможно, что и закрыли их с обратной стороны на засов.
— Так вот, мил человек, — обратился Афоня к Мещерякову, — из этой залы у нас с тобой два пути, либо на свободу, либо в гнилую яму. Третьего не дано.
— Первый путь мне больше нравится. А тебе?
— Знаешь, мне в гнилую яму тоже не больно охота спешить, успеется ещё.
— Тогда твои предложения.
— Ты главное всю правду говори, государь он у нас человек просвещённый, поймёт но, вот коль лукавить начнёшь, не простит.
— Так, а мне лукавить нечего, главное, что бы он мою правду понять захотел, хотя я и сам не знаю, как эту самую правду объяснять.
— А ты постарайся объяснить, глядишь и поймёт.
Договорить они не успели, Алексей хотел ещё задать Афоне несколько вопросов, но в это время двери со стороны тронного постамента отворились, в помещение сперва внесли сам трон, а следом вошёл Государь. Он, как и там, в общем зале непринуждённо и уверенно уселся и поманил людей к себе рукой.
— Подходите не бойтесь. Вот мы и одни, говори, что сказать хотел.
— А сказать я хотел вот, что, — начал Алексей, тщательно продумывая и подбирая фразы, — Ты спросил, когда я рождён и в какой семье. Я отвечу, только прошу не удивляться моему ответу. Родился я в марте месяце, в году одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом от рождества Христова, в городе Киеве. Вот почему мой род и не известен тебе.
— Это как в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом? Ты хочешь сказать, что ты ещё не рождён?
— Я рождён, и вот она тоже рождена, кстати, она младше меня лет на десять, но вот каким образом мы попали сюда к вам во время, которое раньше нашего времени на четыре столетия, я не знаю. Мы легли спать в доме того самого Сильвестра в своё время, а проснулись связанными от того, что в нашу комнату ломились стрельцы. Вот такая история, хочешь, верь в неё, а хочешь, нет. Но по нашему виду тебе должно быть ясно, что я скорее говорю правду, чем лгу.
— Но ты сказал, что родился в Киеве.
— Да в Киеве, сейчас это другое государство, но живу я в Москве, сюда, в Александров, обращаю твоё внимание, в город Александров, а не в Александровскую Слободу, мы приехали вдвоём с Вероникой по заданию своего руководства, провести расследование, и по возможности подтвердить, или опровергнуть распространяющиеся слухи о таинственной Библиотеке Ивана Грозного.
— А он? — Молодой царь указал на Григория.
— Он? Он наш товарищ, прибыл в Александров раньше нас, в составе другой группы, до него было ещё две, все они пропали, и я теперь подозреваю, что они были точно так же как и мы переправлены сюда, здесь и замучены в подвале вашего Малюты. Нас отправили даже больше на поиски этих групп, нежели самой библиотеки.
— Так ты хочешь сказать, что библиотеку моего батюшки так и не нашли?
— Да, не нашли.
— Мне нравится твоя сказка, но представь, я готов поверить в неё. Но скажи, как ты думаешь теперь выбираться к себе?
— Не знаю, как только выйду на поверхность, найду этого Сильвестра, и спрошу его, как нам с девушкой и товарищем попасть назад. Поверь, что вести дознание я умею не хуже вашего Малюты.
— Я верю тебе, тем более что я знаю, люди ходят туда и обратно. Правда, Афанасий? — Молодой государь хитро посмотрел на мужичка, и тут Алексея как током ударило. Кафе и мужик бомжатского вида за их столиком, а особенно его взгляд. Он повернулся к Афоне и, схватив его за шиворот, развернул к себе. — Так это ты нас в Киржач направлял, зачем?
— Тихо, тихо, — осадил Алексея Иоанн, — здесь пока я государь и я принимаю решения кого казнить, а кого миловать. Так ты говоришь, что видел его в своём времени?
— Не мог он меня видеть, Государь. Как я могу сквозь годы ходить?
— Ты тоже молчи, за тобой давненько следят, и часто непонятно, куда ты деваешься, а потом откуда являешься. Лучше признавайся пёс, хуже будет! — Пригрозил он Афоне.
— Каюсь, Государь, есть грешок, брожу.
— Вот и выведешь их, что бы духу ихнего здесь не было. А про Либерию, прабабки моей, небось, её ищите, забудьте. Нет её, и не было никогда. Бесприданница прабабка была и ничего на Русь не привозила. А те, что батюшка мой собрал, тех книг никому не следует читать, ни в нашем времени, ни в вашем.
— Отчего, Государь? — Спросила Вероника.
— Оттого, что ересь там сплошная. Всё рассуждения у нас закончены, забирай их Афанасий, да выводи, потом придёшь, отчитаешься, и больше никаких хождений, нечего тебе там делать.
— Пощади, Государь, не могу я такого сделать.
— Отчего?
— Не властен я над людьми, только самому, получается, пройти, даже не могу одёжку носить, голяком появляюсь всякий раз.
— Тогда как они сюда попали?
— Это у Сильвестра надобно спросить.
— Хорошо. Тогда погостить вам у меня придётся, уж не обессудьте, но в народ я вас не выпущу, нечего люд добрый смущать. А как только Сильвестр объявится, сразу и переправим вас домой.
