— Во-первых, пожарный наряд, — взяв себя в руки, начал перечислять Нида. — Если там не собьют пламя, у них не останется брони и до поверхности им не добраться. Укрепленную посадочную платформу, во-вторых. Самую прочную из доступных. Это не посадка, это контролируемая авария. Повторяю, контролируемая авария.
— Услышаны и приняты ваши слова, — повторила голограмма. — Сигнал их транспондера передайте.
Когда просьба была выполнена, длинноухий магистр удовлетворенно кивнул.
— Благодарю вас, лейтенант-коммандер. Доблестную службу Республике вы сослужили сегодня и благодарность Ордена по праву ваша. Конец связи.
На мостике РКК «Честность» Лорт Нида теперь мог только стоять и наблюдать за событиями, сцепив руки за спиной. Военная выучка помогала держать эмоции при себе, но белизна расползалась от костяшек почти до запястий.
Ныл каждый мускул.
Потому что Нида понимал: этот обломок — смертельная ловушка. Никому не под силу посадить эту кучу металлолома, даже Скайуокеру. Каждая секунда, которая оставалась до окончательного удара о планету и взрыва, сама по себе была чудом, а пилот уже при жизни справедливо мог считаться легендой. Но когда каждая секунда — чудо, сколько их можно поставить в ряд?
Лорт Нида не был религиозным человеком, как не был философом или метафизиком. О Великой силе он знал понаслышке, и тем не менее сейчас он от всего сердца просил ее, чтобы когда людей на том осколке крейсера настигнет смерть, она была бы быстрой.
Глаза лейтенант-коммандера жгло. От горькой иронии сжималось горло. Флот метрополии сражался безупречно, а джедаи проделали сверхчеловеческую работу; ставки были не в пользу Республики, и все же она победила.
Они выиграли сражение, и вот теперь Лорт Нида стоял, наблюдал за событиями и не мог избавиться от ощущения, что они вот-вот проиграют войну.
***
Вот произведение искусства, созданное Анакином Скайуокером.
Многие говорят, что он лучший звездный пилот в Галактике, но это все так, болтовня, рожденная из постоянных упоминаний по новостям в Сети о его несравненных подвигах. Взрывать дроидов и истребители нетрудно, сплошь рефлексы и доверие к Великой силе. Но Анакин Скайуокер столько времени провел в кабине, что теперь носит боевую машину, как одежду. Она — его тело, двигатели вместо ног, лазерные пушки вместо кулаков.
То, чем он занят сейчас, соотносится с полетом, как сражение обученных рыцарей-джедаев со школьной потасовкой.
Он сидит в залитом кровью, раскромсанном бластером кресле перед пультом, которого ни разу в жизни не видел, пультом, который приспособлен для нечеловеческих конечностей. И корабль его, захваченный турбулентностью, не только вырывается из узды управления как ошалевший рососпинник, он еще горит и разваливается, точно комета, таранящая газовый гигант. И есть всего несколько секунд на то, чтобы понять управление этим чужеродным корытом, у которого нет не только кормовых маневровых двигателей, но и отсутствует сама корма.
Проще говоря, это невозможно. Не получится.
А он все равно намерен выполнить задуманное.
Потому что он — Анакин Скайуокер и не верит в невозможное.
Он протягивает руки к пульту и на одно долгое-долгое мгновение лишь поглаживает кончиками пальцев рычаги управления, вслушиваясь в дрожь, которую его легкие прикосновения передают тому, что осталось от приборов гибнущего корабля, отлавливая слабые отзвуки, составляя из них мелодию. Так ферроанский арфист-виртуоз настраивает инструмент.
И в то же время он погружается в Великую силу. Собирает предвидение, ощущение и удачу, затягивает сам себя в инстинктивное бессознательное знание о том, что случится в следующие десять секунд, — свой особый дар.
А затем приступает.
Корабль вытягивает атмосферные плавники, разворачивает под нужным углом, запускает их в нужном ритме, чтобы замедлить спуск и не сгореть в атмосфере; басовитый рев бьется как сердце. Передние маневровые двигатели, поврежденные в бою, работают вразнобой, но пилот чувствует, куда они уводят его, и выстраивает их в нужном порядке, заставляя выводить главную тему импровизированного концерта.
И уж совсем по наитию — гениальная искра, которая оживляет творение,контрапунктом сопрано. Синкопы открывающихся и закрывающихся внешних шлюзов, меняющих аэродинамику корабля, чтобы он мог то скользить, то приподниматься, то опускаться и выйти точно на намеченную цель.
Великая сила позволяет проделать такой фокус, но тут нечто большее, чем Сила. Анакин не питает никакого интереса в умиротворенном восприятии того, что она несет. Не здесь. Не сейчас. Не тогда, когда на кону стоят жизни Палпатина и Оби-Вана. Совсем наоборот: Анакин хватается за Великую силу в чистосердечном отказе проигрывать.
Он посадит корабль.
Он спасет друзей.
Его воля и Великая сила — иного быть не может.
Тьма великодушна и терпелива.
Это тьма роняет семена жестокости в справедливость, подмешивает презрение в сочувствие, отравляет любовь сомнением.
Тьма может быть терпелива, потому что малейшая капля дождя оживит семена и те дадут всходы.
Дождь придет, семена взойдут, ибо тьма есть почва, на которой они растут, а сверху уже сгущаются тучи. Тьма ожидает за звездой, которая дает свет.
Терпение тьмы безгранично.
Со временем сгорают даже звезды.
Щурясь от ветра, который трепал ему плащ, Мейс Винду одной рукой держался за рифленую ручку люка, стоя на открытом борту канонерки. Второй он прикрывал глаза от блеска одного из орбитальных зеркал, концентрирующих дневной свет на поверхность столицы. Зеркало неторопливо разворачивалось, и на цель канонерки ложилась тень.
Эту цель — посадочную платформу в обширной индустриальной зоне — отмечал косой столб черного дыма и белого пара, протянувшийся до верхних слоев атмосферы, столб, который только сейчас начал редеть и размазываться грязным пятном стратосферными ветрами.
Канонерка мчалась над бездонными каньонами из пермакрита и дюрастила, формирующими ландшафт Корусканта, она летела к индустриальной зоне по прямой, невзирая на правила дорожного движения. С тех пор как Сенат официально подтвердил военное положение, по темнеющим небесам столицы путешествовали лишь военные корабли, транспорты Ордена и суда экстренных служб.
Канонерка проходила по всем трем категориям.
Мейс уже видел разбитый корабль — то, что от него осталось, — лежащий на обугленной платформе далеко впереди: кусок корабля, фрагмент, менее трети того, что было флагманом Торговой федерации. Он все еще горел, хотя пять пожарных команд при поддержке армейских саперов поливали его пламегасящей пеной.
