Тишина. Предрассветная тишина всегда обманчива. Кажется, встанет солнце и начнется новая жизнь. Жизнь и правда началась. Чирикали ворбьи. Носились по воздуху голуби, сорки трещали. Но сам город как бы остался… нет, не во сне а в ожидании. Словно не умер он, а мертвым прикинулся. То залают где-то вдалеке собаки, то зверь какой закричит неведомый. Что-то рухнуло. На соседней улице, или у дома что отвалилось, или кто-то невидимый большой, просто так сломал, чтобы заявить Андрею, что это он в городе хозяин. Напомнить, чтобы тот не забывался. Сивуч и так не забывался. Не смотря, на внешнее умиротворение царившее повсюду, он чувствовал незримую опасность. Ощущал город, как гигантского хищного зверя, притаившегося и ждущего когда Андрей допустит ошибку, или расслабится. Но полковник Сивуч не мышка, и так просто меня в расплох не взять, -озлобился Андрей на перепелок, и решил впредь близко к кустам не подходить.
– Цок, цок, цок, цок…
Цоканье и скрежет, словно раненая лошадь копыта по земле волочит. Андрей насторожился и присел прячась за рыжим от ржавчины автомобилем пустившем корни в асфальт. Перед ним из-за угла дома вышли цокая конечностями по земле три жука переростка и повернули в его сторону.
***
Проснулся я от огня и от того, что чесалась нога. Пользуясь моментом, заживала. Огонь был не костра, а маленький жидкий огонек свечи. Сидя на табуретке, полковник что-то читал за кухонным столом. А на столе стояла свеча в кружке. Пламя ее изредка мотылялось из стороны в сторону. Так уютно и тихо было, что мне на миг показалось, что я дома. Что это Хаймович сидит и читает одну из своих древних книг. В такие моменты мне виделось, как он убегает из настоящего в те ветхие и хрупкие страницы, прячется за ними от мира. Возвращается в прошлое. Где все было по-другому. Где на улицах не бегали стаи диких собак, а бегала беззаботная детвора. Где по асфальту ездили и шумели эти ржавые корыта под названием автомобили, но тогда они были разноцветные и важные. Где толпы народа сновали туда-сюда по своим делам. Где за каждой дверью были не пыль и запустения, а жили люди, ели, спали, занимались любовью. Где не было этого безжизненного неба, и мертвой пустыни, и солнце не жгло безжалостно, а светило ласково и с любовью…Никогда мне не узнать как это было на самом деле. Только по рассказам Хаймовича. Лицо его, когда он рассказывал, приобретало совсем другие черты: мягкие, теплые, и немного глупые. Наш суровый дед только что слюну не пускал от умиления, как ребенок, Еи богу.
– Проснулся? – спросил полковник, не поворачивая головы.
– Чо читаешь?
– Дневник его нашел. Ты не представляешь, что он пишет…
– Ага, – вяло отозвался я, – Дай угадаю…Я последний человек на земле, всё кончено. Смысла нет. Тому, кто найдет, а точнее потомкам завещаю, не делайте глупостей. Не убивайте друг друга. Живите в мире и согласии.
Сивуч развернулся ко мне всем телом, что табуретка под ним заскрипела. Даже отсюда мне было видно, как лицо его вытянулось.
– Как догадался?
– Все просто, – ответил я, зевая, – Во-первых, ему надо было оправдать свое самоубийство, а во-вторых, постараться выглядеть при этом милым человеком…Чтоб слезу у читателя пробило.
– Ого! Так ты оказывается знаток человеческих душ?! И кто же он, по-твоему, если не милый человек?
– Да трус он, – нога сильно чесалась, мне пришлось приподняться и сесть, чтобы почесать, – Побоялся жить. Жизнь в этом мире ему показалась страшнее смерти, вот и сбежал.
– И что же, по-твоему эта жизнь? Стоит за нее бороться?
– Жизнь, это единственная ценность, которая у человека есть. И умереть он может по разным причинам, но самому отказываться от жизни это трусость и глупость.
– Ну, твоя позиция мне понятна… Ты боец…
– Сивуч, я тебе в сотый раз повторяю, я не боец! Боец это боевая единица какой-либо команды. А я сам по себе, птица вольная. Мне никто не командир, и не хозяин. Заруби это на своем носу, пока я тебе зарубку не поставил. Усек?!!
Сивуч рассмеялся, словно в угрозу мою не верил. А когда мне не верят, это чревато, я выхожу из себя. И потом, назад меня очень трудно себя в себя запихать.
– Усек, усек, – сделал он успокаивающий знак рукой видя, что я поднимаюсь.- У нас просто разные понятия бойца. Боец это конечно боевая единица, как ты и сказал. Но это еще и воля к победе, выдержка, сила, несгибаемость перед обстоятельствами. Это в конечном итоге – жизненная позиция.
– Ага, а еще это тупое подчинение чужим указаниям и приказам, – продолжил я.
– Тупо подчиняется плохой боец, – нахмурился Сивуч, – а хороший извилиной шевелить должен, чтобы и выжить, и приказ выполнить. А ты, согласен, не боец. Ты лидер, сам командир.
– А вот хрен ты угадал, – озлобился я, мне его мнение обо мне не интересовало, но и домыслы слушать было противно, – Командовать тем более не люблю. Мне проще самому что угодно сделать, чем смотреть как другой это через пень-колоду выполнит.
– Согласен, командир из тебя получился бы хреновый, если не умеешь людей заставить, как надо делать. Сдаюсь, – улыбнулся полковник, – Вольная птица Максим, или Толстый? Как тебя звать-то на самом деле?
Это была новость. Меня аж оторопь взяла. Кто ему мог про Толстого проболтаться? Если нет никого? Змея на болоте, или собака в пустыне на ухо шепнула? Кроме меня не кому, но я то не говорил?
***
Улица как вела по окраине, так и закончилась Т-образным перекрестком. Дома можно было не рассматривать, сплошь ветхие пятиэтажки, поэтому Андрей проскочил по ней легким аллюром в сопровождении трех тараканов. Они преследовали его попятам. Тратить патроны на них было жалко, а избавиться невозможно. Сивуч трусцой пробегая по улице следил только, чтобы дистанция между ним и насекомыми не сокращалась. Но она постепенно сокращалась. Казалось, эти тупые черные жуки с грозными клешнями не знают усталости. В боку начало покалывать и тяжелая булькающая фляжка, это ощущение только усиливало. Добежав до тупика, Андрей свернул на лево, надеясь, что это направление приведет его в центр. Опа! Дорогу ему преградили еще одна тройка. Твою дивизию! Двигались они резво и проскочить не удастся. Поэтому Сивуч рванул в сторону здания, где на первом этаже был вход и облезлая вывеска над входом 'Продукты'. Противно заскрипело битое стекло под ногами. Все, что осталось от больших стеклянных окон. Столько мусора сколько оказалось в этом помещении Андрей в жизни не видел. Сплошь рваные цветастые кульки и пакеты, пустые прозрачные сосуды из стекла и мягкие из пластика. Дыхнуло чем-то прогорклым, прогнившим. Даже гулявший через пустые окна сквозняк, этот запах не выветрил. Перепрыгнув через стол, он проскачил в подсобку. И тут уже остановился сориентироваться. Железная дверь, черного входа была закрыта на все замки. Ага! Окно! Окно из подсобки выходило на другую сторону дома. Но на нем оказалась решетка. А сзади, между тем, послышались звуки скребущих по мусору конечностей. Не зная броду, не лез в воду, пришла на ум поговорка. Глупо то как, подумал Андрей, глупо самому забраться в ловушку, из которой нет выхода. Он рванулся назад, и закрыл за собой легкую, рассохшуюся дверь, отделяющую торговый зал от подсобных помещений. Дверь была тонкая и хлипкая. К тому же верхний навес на ней отвалился и болталась она на честном слове и двух гвоздях. Лихорадочно метнулся назад, чтобы подпереть дверь пустыми деревянными ящиками и картонными коробками. Вот же дурень! Еще одна дверь. За ручку ее, внутри стены с осыпавшейся белой плиткой, две чаши белые. Одна на полу, другая повыше. Еще дверь! Ух, ты! Лопата, тряпки, ведра, и ломик. Надежный такой ломик. Пригодится. Подпереть бы им. Но в пол он упрямо не втыкался. А клешни толкали и кусали дверь, пробуя ее на прочность. Черт! Вот так! Андрей с размаху всадил ломик в пол выламывая тонкие дощечки покрытия. И налег всем телом на ломик, упирая его в ветхую дверь. Держись зараза! Назад. Надо что-то с решеткой решать. Ржавые прутья в лахмотьях синей краски гнулись, но не сдавались. Ломиком бы решетку целиком подцепить, выдернуть вместе с крепежными болтами в стенах. Но ломик занят. А шум сзади усилился. Словно гигантская крыса точила свои зубы о кусок деревяшки. Дергая из стороны в сторону прутья, Андрей на миг задумался, решая сгонять ли за ломиком, и выдержит ли дверь без него? Нет, как не упирайся, а без лома тут делать нечего. Хватая по пути еще пару коробок для защиты двери Сивуч вернулся за ломом. Дверь сдавалась. Прогнувшись сверху, она пропустила в щель клешни и те грызли ее верхний край. Сыпались опилки и мелкие кусочки. Еще чуть-чуть и верхняя перекладина не выдержит. Фанеру во вставке клешни осилят на раз. Так неуютно Андрей себя давно не чувствовал. От отчаянья он рубанул по клешне шашкой. Удар клешню поцарапал, но не пробил. Однако, она втянулась обратно за дверь, спряталась. Пользуясь передышкой, выдернул ломик и вернулся к окну. Решетка отчаяно заскрипела. Налегая на нее всем телом Сивуч настолько оглох от ее скрипа, что поначалу не обратил внимание на визг в торговом зале. Визг повторился и был настолько пронзителен, что Андрей выдернул лом из-под края решетки и развернулся ко входу держа лом как копье, то что ломик пробьет панцирь, он не сомневался.
