– Михалыч! – позвал он сталкера, орудующего тесаком на месте привала. – А это что такое здесь?
– Быстро отвалил подальше! – парировал тот в ответ. Приблизившись, заключил: – Вот это, паря, и есть «волосы», а рядом с ними «стеклотоки»… Аномальные поросли. Повезло тебе, что близко к ним не подошел да трогать не пытался. Запомни: возле них и звуков громких производить нельзя! Они своими спорами выстреливают при любом движении или колебании воздуха. Те, в свою очередь, на кожу коли попадут, не большая беда, но ожог останется такой, будто сковородой раскаленной приложило. Если вовремя антидотом воспользоваться, вылечишься. А вот ежели в легких окажутся, тогда пиши – пропало. Не жилец будешь. Все распухнет так, что перекроет доступ воздуха. Задохнешься в один момент! Никого еще спасти не удалось.
– Так вот почему вы так говорите…
– Как? – не понял Квашня.
– Ну, когда в память о ком-либо… Про землю – не «стеклотоками».
– А-а-а! Ну, так да. Кому же пожелаешь в такой мерзопакости лежать? Ладно, темнеет уже, давай-ка, дальше делом займемся. А ты повнимательней себя веди. Не ровен час – еще такие подарки найдутся…
Ночь окутала мраком затаившуюся округу. Теперь только горящий костерок отодвигал темноту на небольшое расстояние от сидящих людей. Было страшно и неуютно. Артем жался поближе к огню, его знобило от нервного напряжения прошедших дней.
Чувствуя состояние парня, Квашня вздохнул:
– Вишь, как бывает в жизни. Не успеешь человека узнать толком, а его уже и в живых нет.
– Михалыч, а вы давно Степана знаете? Вернее, знали…
– Давненько, паря. Мы, почитай, с ним только рейдов в Зону сделали не менее пары сотен. Удачлив он был. Удачлив и смел. Да… Не заслужил он такой смерти, что ни говори. Вот так всегда случается. Только шел и смеялся, а тут – раз, и нет его… И ведь до последнего отдавал отчет, что делает. Он ведь мог попробовать вырваться от этих тварей, если бы крутнулся в другую сторону. Так нет, потянул их за собой в «воронку»… Это чтобы, значит, нам с тобой легче было. Отец мне рассказывал, что с ними на фронте мужик один служил. Немцы всю его семью, почитай, истребили. Ох, и злился он на них! В бою не жалел ни капли, даже раненых добивал. Чуть под трибунал не попал за это. А однажды случилось так, что ему колонну пленных конвоировать доверили. Чтобы, значит, отвести до тыловых позиций и там сдать в распоряжение специальной части по сбору этих, отвоевавшихся… Их же потом на работы отправляли. Чтобы разруху, войной нанесенную, устраняли. Ох, и много же их при этом полегло! А чё жалеть-то было? Сами к нам полезли, хозяевами хотели стать. Чтоб, значит, мы горбатились у них в рабстве. А тут по шапке получили, вот и работали… Но я отвлекся. Вот и повел тот мужик их по дороге. А с ним другой в паре был. Ну, весь при орденах да медалях. Герой, словом. Идет и побасёнки ему про дела свои геройские на всех фронтах травит. А у этого аж рот от удивления открылся, да гордость взяла – с каким великим человеком рядом находится. И случилась трагедия. Какая-то группа немцев из окружения решила вырваться. У них даже танк с собой был. А на беду машина, везущая в тыл раненых, начала обгонять колонну пленных. Вот у них на глазах эту машину и разорвало снарядом. Тела в разные стороны раскидало взрывом. Транспорт, перевернутый набок, загорелся, а заодно и немцев пленных осколками прихватило. Лежат на дороге и стонут. А кто и совсем богу душу отдал. Мужичок-то этот не выдержал и ломанулся подопечных из беды выручать. Так до последнего под огнем их в низину и таскал на себе. Смотрит потом, а герой-напарник его нырнул в кювет и весь белый, как полотно, трясется там от страха, высунуться боится. На тот момент остался в одиночестве весь пораненный немецкий офицер. Пожилой уже, в очках. Профессор – профессором. Лежит и молча терпит. А вокруг пули льются, как ливень по весне. Вот мужик, невзирая на плотный обстрел, до этого немца и подался. Дополз, схватил его в охапку – и в обратку. И уже перед самым спуском, прикрывая собой пленного, пулю-то в спину напоследок получил. Тут и наши подоспели, раздолбали врага. Но того, что случилось, уже не исправишь. Немцы-то пленные, как увидали, что мужика ранило, бережно его завернули, чуть не последнее с себя сняв, и оружие при нем оставили – не тронули даже. А потом в попутную машину погрузили. Только все равно до госпиталя мужик не дожил. Скончался по дороге… А когда особисты стали крутить, отчего второй-то из канавы не вылез, так и разобрались, что никакой он не герой оказался. Сидел до этого в штабе крысой канцелярской да бумажки разные писал. Через него, почитай, много бумаг да наградных представлений проходило. Вот и прописывал себя вместо кого другого. А потом проштрафился. То ли украл что-то у начальника, то ли работу не доделал. А надо было к спеху… Не знаю, короче, но только после этого его этих наград лишили и на передовую отправили. Вот и думай теперь, кто герой, а кто самый, что ни на есть, подлец.
Сталкер глубоко вздохнул, выдержал небольшую паузу и продолжил:
– Так и Степан. Жил степенно, никогда даже мухи не обидел. В обычной действительности, я имею в виду. Он же жену свою на руках носил, тещу с тестем уважал, да детишек тешил. Тоже ведь не от хорошей жизни в Зону-то полез. Дочка уже подросла, скоро в институт поступать, а денег маловато. Что там, на селе, сейчас платят работникам? Гроши… И скотину растишь, растишь, а за мясо или живой вес потом крохи перепадают. Много не заработаешь. А она, вишь, еще и моделью или, как там – поп-звездой стать хочет. Обычному человеку, да без бабла, туда и соваться не стоит пробовать. Вот Степа и копил дочери на жизнь дальнейшую таким макаром… И ведь не пожалел себя нисколько. Он недавно сказал, что набрал уже достаточно. Хотел бросать сталкерство, но, вишь ты, не вышло… Так сталкером и погиб, не к ночи помянут будь. Царство тебе, Степан, небесное…
Квашня залпом выпил половину кружки и вновь замолчал ненадолго. Артем посмотрел на дно своего пластмассового стаканчика сквозь мутную жидкость и сморщился.
– Да не робей ты! Выпей за упокой души мужика. Глядишь, и будет ему на том свете лучше прежнего.
– Нет. Я не могу. Я же никогда еще не пил…
– То есть, как не пил? А в доме с нами кто выпивал вчера?
– Так я не пил, просто вид делал.
– Это как? А горилку куда потом дел? В стакане ведь ее не было. Вылил, поди, шельмец? Такую жидкость живительную извел почем зря…
– Нет, Михалыч. Вы со Степаном когда отворачивались, я вам по кружкам сливал…
– А-а-а! Ну, тогда ладно. Только все равно нечестно это. Молод еще, а обманывать пытаешься!
– Так я же сознался…
