И вот он, бруствер! Бесшумный и стремительный бросок вперед, прямо на головы напряженно всматривающихся в ночь часовых.
Часовые — свой же брат-курсант (новое, не совсем русское слово, раньше были «курсистки», и только) — ничего не успевают понять, хоть и подготовка у них куда лучше той, что у красноармейцев, в чью форму, для пущей ярости нападающих, они сейчас одеты.
Имитационный удар ножом под лопатку или спереди, снизу вверх, в солнечное сплетение. Градом, не жалея, тяжелые ребристые гранаты в двери блиндажей. Влево-вправо по траншее, опять же с броском гранаты за каждый поворот и с веером трассирующих пуль от правого бедра. Условленного цвета ракета в облака — позиция взята, путь свободен! И, не дожидаясь подтверждения, пошла пехота, не пошла — не твое дело, снова бросок вперед, ко второй полосе обороны! Там-то уже проснулись, забегали, громыхнул первый выстрел навстречу, но им по-прежнему ничего не видно, а автомат прицельно бьет на двести шагов, уже на сто — точно, граната летит на сорок, штурмовая группа забирает сильно в сторону от потревоженного участка, и пока они там палят в белый (точнее — в черный) свет, двенадцать остервеневших даже от игры офицеров перекатом через бруствер снова сваливаются в траншею. По паре гранат еще осталось, пояса увешаны магазинами, тридцать патронов в каждом. И все сначала.
Как у Маяковского: «Сдайся, враг, замри и ляг»!
…Уже на рассвете, когда зазеленел и заалел край едва видного за холмами моря, к сбросившему бронежилет и каску Басманову, обсыхающему на теплом ветерке, подсел вольноопределяющийся Лыков, девятнадцатилетний бывший правовед, имевший несчастье или чрезмерный оптимизм вступить в полк за месяц до эвакуации Одессы.
— Господин капитан, извините, но мне кажется, что нас готовят к чему-то совершенно ужасному. Несовместимому с понятиями цивилизованного человека…
— О чем вы, юноша?
— Вот эти… приборы ночного видения. Это же все равно что убивать спящих. Противник ничего не подозревает, а мы видим его как днем. Подползаем и — ножом между лопаток.
— Не понимаю вас. А когда я с наблюдательного пункта замечаю в бинокль ничего не подозревающего противника на привале и даю команду: «Батарея, шрапнелью, четыре снаряда беглых!» — это не то же самое? Или когда наша разведка в ночном поиске натыкается на минный фугас?
Лыков, похоже, был поставлен словами Басманова в тупик. Он долго смотрел красивыми карими глазами на носки капитанских ботинок, теребил застежку ремня, пару раз вздохнул.
— Нет, мне кажется, здесь все-таки нечто другое. Вот как нельзя было использовать газы…
— Знаете, вольноопределяющийся, вам стоит подумать, не сменить ли, пока не поздно, профессию? Хотя… Прокурору или судье тоже приходится решать сомнительные с точки зрения чистого гуманизма проблемы. Вы предпочли бы остаться висеть на проволоке вместе с половиной батальона? В Галиции я такого навидался… Утром полк штатного, в две тысячи штыков, состава, а вечером из него делают сводную роту. Чтобы назавтра было кому попробовать еще раз.
Но когда Лыков ушел, Басманов ощутил в словах юного идеалиста некую странную правоту. Будто и в самом деле изучаемое оружие и способы его применения в чем-то не соответствуют понятиям воинской чести.
— Да ну, все это совершенная ерунда, — сказал он сам себе вслух. И постарался забыть о странном разговоре. Предпочел порадоваться, что на третьем году дикой и бесчеловечной войны остались еще такие вот вольноопределяющиеся, с нормальной человеческой душой.
Но какая-то заноза от разговора все равно осталась.
…Подполковник Сугорин, освобожденный по возрасту от наиболее «крутых», как выразился Шульгин, тренировок, имел время для стратегических размышлений. Результатами которых и поделился на очередных посиделках у костра. Листая при этом карманный, но очень подробный Атлас мира берлинского издания 1914 года.
— Насчет отвоевания Южной Африки у англичан, конечно, чушь собачья, господа. А вот вариант куда более реалистический, — он ткнул пальцем в карту Южной Америки. — Район в верхнем течении реки Парагвай. Вот весь этот кусок, вдоль границы с Боливией. Места довольно благодатные, приличный климат, много свободной земли. Подняться вверх по Ла-Плате, отхватить лоскуток с половину Франции — и живи. Мобилизационные возможности Парагвая — тысяч сорок полуграмотных метисов и неграмотных индейцев с винтовками времен турецкой войны семьдесят седьмого года. С тысчонку таких, как мы, — и воевать там долго будет некому. Да и то, если не подкупить тамошнего президента самым российским образом. Кто желает поспорить, господа? Недорого возьму, ужин на всех в лучшем ресторане Асуньсьона…
— Если таковой там вообще существует, — выразил легкое сомнение Мальцев, но пари принял.
— А я, господин полковник, тоже предлагаю спорить, — вмешался неугомонный Эльснер. — Если нашим нанимателям в самом деле нужна свободная земля под удельное княжество, так мой вариант — не Парагвай, а Аргентина. Климат там еще лучше, куда ближе к отечественному, и владение выйдет попрезентабельнее. Воевать же нам все равно с кем, итог заранее известен…
— Если не вмешаются великие державы, — слегка поправил его поручик Давыдов.
— А сие уже не наша забота, на то начальство есть. Так спорим?
…Дня через два произошел случай, многими почти не замеченный, но кое-кому давший новую пищу для размышлений.
Как уже говорилось, все курсанты проходили подготовку в вождении автобронетехники. В том числе и мотоциклов — кроссовой одиночки и тяжелого с коляской, вооруженного пулеметом. Шульгин считал, что езда на мотоцикле имеет не только утилитарный, но и некий высший смысл — как средство воспитания бойца нового психологического типа. С ускоренной реакцией, умением принимать мгновенные решения в нестандартных ситуациях и многими иными полезными качествами. Большинство офицеров, и Басманов в их числе, элементарным навыкам обучились быстро, то есть довольно спокойно могли вести мотоцикл по дороге и не слишком пересеченной местности на скорости сорок-пятьдесят километров в час. Однако нашлось с десяток по-настоящему талантливых учеников, фанатиков двух колес и скорости, в основном из тех, кто и раньше умел водить «Индианы» и «Дуксы».
Одним из таких спортсменов и был штаб-ротмистр Сумского гусарского полка Барабашов. О нем Шульгин, почти не преувеличивая, говорил, что если этим парнем подзаняться всерьез, то через полгода вполне можно выставлять на первенство Союза. И как раз он-то, проходя узкий и крутой серпантин, не удержал свой «Иж» на дороге. На стокилометровой скорости мотоцикл подпрыгнул на выбоине, сделал свечку, отчаянно взревел мотором, плавно переворачиваясь в воздухе, и рухнул на каменистую тропу — и все это под взглядами Басманова и еще двух десятков человек. В клубах пыли человек и мотоцикл вначале кувыркались вместе, потом порознь.
