Голос Ивана прервал мои размышления.
— Эй, камергер, не хочешь взглянуть?
Я покосился на дисплей однокашника: ага, трансляция видеозаписи. Двое за столом, напротив друг друга… Ага, один явно под препаратами. Ба! Задержанный — мой старый знакомец, парень, которого я скинул с балкона. Он — в трансе или под химией. А второй, похоже, дознаватель-психолог.
— Назад, три минуты, — скомандовал Сучков.
Картинка на дисплее осталась прежней. «Собеседники» даже поз не изменили.
— С какой целью ты подошел к девушке? — спросил психолог.
— Ненавижу! — зло произнес задержанный. — Убивать!
— Ты хотел ее убить?
— Убить — нельзя, — с явным сожалением произнес задержанный. — Можно пугать, можно бить, насиловать, матку порвать, чтоб не рожала! Никогда! Убить!.. Убить нельзя (с сожалением). Мастер сказал: убийства — нельзя. Себя — нельзя. Чужих — тоже нельзя.
Дознаватель сделал соответствующую пометку в записи.
— За что ты ее ненавидишь? — спросил он.
— Сука!
— Почему?
— Сука!
— В чем ее вина?
— Косоглазая сука! Китайцев много! Тесно! Дышать… Задыхаюсь! — парень рванул края тюремной униформы, захрипел, затрясся…
— Дышать легко! — быстро произнес дознаватель. — Воздуха много!
Руки задержанного упали, дыхание выровнялось.
— У тебя есть девушка? — спросил дознаватель.
— Да.
— Красивая?
— Да.
— Хочешь от нее ребенка?
— Нет.
— Почему?
— Тесно. Много. Слишком много людей. Лишних людей. Чужих! — Задержанный повысил голос. — Ненавижу! Убивать! Душно! Воздух!..
— Спать! — перебил дознаватель.
Задержанный закрыл глаза, лицо его расслабилось. Хорошее русское лицо. Мужественное. И такая тяжелая фобия. Мне стало его жалко…
— Явно выраженная патология, — сказал дознаватель, поворачиваясь в сторону объектива. — Картина, аналогичная остальным. В фазе возбуждения переход в автоиндуцирующее состояние, при отсутствии отклика — самоиндукция и позыв к самоубийству.
«И здесь самоубийство», — подумал я.
— Потенциально опасен. Рекомендации по восстановлению — те же. Результат достоверно не прогнозируется. Уголовной ответственности не подлежит.
— Ничего себе, — пробормотал я. Жалко парня.
Вот уже пятьдесят лет как в России перестали расстреливать людоедов, маньяков и им подобных. Но по мне лучше расстрел, чем пожизненная изоляция, которую применяют к «потенциально опасным» сумасшедшим, которым психиатрия не может гарантировать полного выздоровления. Психиатрия же в лице своих конкретных представителей вела себя крайне осторожно. Потому что если с «излечившимся» случался рецидив, псих отправлялся обратно в лечебницу, а «выпустивший» его психиатр — за решетку, поскольку, выпуская пациента, в случае рецидива заболевания принимал на себя полную ответственность за его действия.
— Что значит — «картина, аналогичная остальным»? — спросил я.
— То и значит, — Иван снова потер виски. — Большая часть задержанных членов партии «Славянская старина» страдает тем же недугом.
— Голова болит, Ванька? — спросил я. — Помочь?
— Перетерплю. Такой вот набор: неприязнь к тем, кого считают чужими, переходящая в ненависть и практически неуправляемую агрессию. Мы уже выявили и изолировали более двухсот человек, страдающих этими нарушениями, и продолжаем поиск. Еще одно неприятное свойство заболевания: установлено, что его носители могут индуцировать аналогичные отклонения у окружающих. Особенно среди молодежи низших классов. В связи с особой опасностью носителей я ориентировал психологов в первую очередь на определение симптоматики заболевания. Что это и откуда взялось, мы установим позже, после того как остановим его распространение.
— Угу, — сказал я. — Я тебе, Ванька, уже сейчас могу сказать, что это за болезнь. Расизм называется. Лозунги могут варьироваться: «Убей косоглазого!» — в Санкт-Петербурге. Где-нибудь в Челябинске (там азиатов, китайцев, корейцев, вьетнамцев раза в полтора больше, чем европеоидов) он будет звучать: «Прикончи белого!» Слушай, Ванька, ты давно в Америке был?
— Я там вообще не был, — сказал мой друг. — Хрена мне там делать?
— Съезди. Для граждан России там сейчас открытая виза. Полюбуйся, как тамошние этнические китайцы играют на противостоянии «белые-черные-латиносы», чтобы блокировать проникновение индусов в Сенат.
— Остынь, камергер! — Сучков похлопал меня по колену. — Российская империя — не американская. И то, с чем мы сейчас столкнулись, это не расизм, а… — мой однокашник сделал строгое лицо и процитировал: — «Здесь имеет место некая внутренняя агрессия, ищущая точку приложения вовне, сообразуясь с социальными и моральными качествами субъекта-носителя, чтобы предохранить сознание субъекта от разрушения».
— Попроще, Ваня, — попросил я. — Ты же не «умник», а кадровый офицер.
Сучков усмехнулся. Могу поклясться: сам Ванька, услыхав данную сентенцию, отреагировал бы аналогично, но поддразнить однокашника — это святое.
— Отупел ты в своем «Алладине», кадровый офицер Грива, — сказал Сучков. — Это потому что работа у вас примитивная. «Это „Алладин“! Всем стоять-лежать по стойке смирно! — произнес он противным писклявым голосом. — Кто не спрятался — стреляем без предупреждения!»
— Мультики смотришь, подполковник, — я облил его презрением. — В детство впал?
В последнее время в России (да и не только) стало модным лепить о нас тупые сериалы, в которых алладиновцы выглядели еще более кровожадными, чем уничтожаемые ими монстры. Мое начальство не возражало. Более того, у нас ходили слухи, что половина этой белиберды финансируется из бюджета нашего имиджевого отдела. Но я полагал, что офицеру русской жандармерии не к лицу даже упоминать эту дешевку.
— Кто бы говорил! — фыркнул Иван. — Ладно, пошутили. Теперь по делу. В данный момент мы задержали двести шестьдесят семь человек. Из них двести тридцать три страдают приступами немотивированной агрессии. Выплески ее контролируются задержанными ограниченно. Внешние объекты приложения выбираются в соответствии с убеждениями индивидуума. Чаще всего до активных действий не доходит, потому что патология носит групповой характер и ее носителям достаточно, собравшись вместе, поорать, например, о своей ненависти — и кризис позади. Если в среде страдающих агрессией оказываются посторонние, скажем, друзья членов партии, то они тоже могут стать носителями данной фобии. Или не стать ими. Механизм этого явления исследуется. Хуже всего для носителя фобии — если его выплеск не находит ни отклика, ни объекта приложения. Тогда агрессия перенаправляется на самого носителя, что может привести к его смерти. Зафиксировано уже четыре случая. Правда, во всех четырех смерть была лишь клинической: необратимых последствий удалось избежать… — Подполковник потер висок, посмотрел на меня. — Так что, может, ты и прав со своей кривой самоубийств…
