Было полчетвёртого, когда мы миновали крутой спуск в деревню, потом — такой же крутой подъём, и через несколько минут оказались на берегу реки. Осенняя Сылва медленно, как бы нехотя несла свои холодные воды. У берега скучали лодки. Ни одного человека поблизости не наблюдалось.
— И где же бабки? — сам себя спросил майор, выбираясь из кабины. — А?
— На том берегу, не иначе, — пожав плечами, высказался я. — Здесь нет моста, всех перевозят местные. Я так думаю, что мост давно б уже построили, но деревенские имеют с перевоза такой стабильный доход, что всякий раз саботируют это дело.
Лезть в воду не хотелось. Помимо купания в холодной речке нам в этом случае предстоял ещё многокилометровый марш-бросок в мокрой одежде.
— Надо местных попросить, — рассудил майор.
— Без толку, — отмахнулся я. — Вы что, майор, никогда в деревне не были? Они же сразу напились, как только бабки с ними расплатились. Такая орава! Протрезвеют только к вечеру, когда обратно надо будет их перевозить. Уж лучше самовольно лодки взять. Ваши ребята могут сломать эти замки?
Майор минуту поразмыслил, затем с присущей военным прямолинейностью распорядился выполнять и то и это.
Как выяснилось, я был прав. К тому времени, когда отосланный в деревню человек вернулся и доложил, что никого дееспособного не нашёл, три помятые «казанки» уже были спущены на воду. Мы заняли места и в два приёма перебрались на ту сторону. Эксперты задержались, разгружая оборудование, и пообещали нас догнать, как только смогут, а мы растянулись цепочкой и зарысили по просеке. Бежать было тяжело, путь всё время шёл вверх. Мои кроссовки промокли, тяжёлая глина налипла на подошвы. Несмотря на годы и седину, майор со своими ребятами быстро усвистал вперёд, выделив нам на всякий случай одного спецназовца, и мы с Кабанчиком и Филом таким образом составили арьергард. В таком составе мы и добрались до злосчастной поляны.
Я не ошибся. Бабки кучковались там. Кто-то сидел, кто-то ходил от группы к группе, большинство же просто стояли неподвижно и ничего не делали. На одних были рюкзаки, другие взяли корзинки и теперь бродили вдоль опушки. Многие не взяли ничего. Всё это выглядело как какая-то диковинная тусовка, только вместо неформалов или там ролевиков на поляне толклись разномастные старушки. Этакий дом престарелых на выезде. Стариков, кстати говоря, средь них по-прежнему не наблюдалось.
На поляну нас, естественно, не пустили: люди Холодкова уже успели оцепить всю подозрительную территорию, не показываясь, впрочем, бабкам на глаза. В лесу спецназовцы слегка подрастерялись: если в городе они действовали слаженно и быстро, то здесь каждый раз запрашивали подтверждение. Городской камуфляж на них смотрелся теперь несколько нелепо. Кто поумнее, присыпался листьями, остальные остались так.
Минут через двадцать подоспел «научный корпус» и бесшумно и быстро начал разворачивать свою аппаратуру. Пока мы приходили в себя, ребята в оцеплении уже успели выловить в лесу с десяток местных жителей и с дюжину каких-то типов, сказавшихся уфологами. И те и другие были одинаково бородаты и поддаты, только уфологи ещё вдобавок были с девками и с гитарами. Всех их, без сортировки, вежливо спровадили подальше и в сопровождении троих спецназовцев изолировали где-то за рекой.
Приборы тихо пискали, мерцали экранчиками и показывали циферки. Научники восторженно переговаривались, поправляли очки, рассуждали о полях и информационных потоках и вводили результаты наблюдения в ноутбук. Майор, оборудовавший себе штабное лежбище в овражке, наблюдал за событиями на поляне в огромный бинокль.
— Плохо дело, — мрачно сообщил он нам, когда мы трое подползли ближе. — Не иначе, они там что-то затевают.
— Так они же ничего не делают! — резонно возразил Кабанчик.
— То-то и оно! Чего они могут ждать?
— Корабль, чего ж ещё? — предположил я. — Поставьте себя на их место: явка провалена, объявлена эвакуация. Если они не хотят уничтожать развед-модули, единственный выход — перепрофилировать их.
— А у тебя голова варит, — с уважением признал майор. — Надо будет хоть одну захватить живьём, чтобы в ней ребята покопались. Те, из магазина — так, болванки. Куклы. Что-то вроде калькулятора. Вот этих бы зацапать… Эх, спугнём.
— Так накройте всю малину скопом, пока они здесь! — кровожадно зашептал Денисыч.
— Не имею права. Окажись среди этих, — майор кивнул на поляну, — хоть одна настоящая бабка, с меня голову снимут.
Мы переглянулись и поскребли затылки. Майор был прав: наверняка среди андроидов затесались несколько вполне нормальных бабушек, привлечённых всеобщим исходом. Такова уж женская натура с ее неистребимым любопытством.
Между тем потихоньку смеркалось. Лежать становилось холодно. Все уже привыкли к тишине, как вдруг ребята-аналитики заволновались. Сразу с трёх сторон к майору поползли гонцы и что-то зашептали ему на ухо. Сан Саныч вздрогнул, вытаращился в небо, потом достал из кобуры пистолет и передёрнул затвор.
— Амба, парни, — сказал он. — Похоже, что-то надвигается: у ребят на приборах какая-то галиматья. Рассредоточьтесь по кустам и не отсвечивайте. Ваше дело — смотреть в оба, чтобы вас не увидели. Ну, с Богом! — Он размашисто перекрестился и обернулся к лежащему рядом сержанту: — Коняев! Объявить всем постам: план «Икс три ноля», готовность номер один.
«Старушки» на поляне медленно выстраивались в круг и замирали с задранными к небу головами. Немногие сновавшие между ними (видимо, настоящие) бабушки тоже стали беспокоиться, передвижения их по поляне сделались совсем уж беспорядочными.
Как только что-то сдвинулось, Денисыч сразу ответвился, плюхнулся в пожухлую траву и, извиваясь словно уж, исчез в зарослях. Мы с Кабанчиком, оставшись вдвоём, вооружились штурмовым биноклем с фотоумножителем и залегли в кустах.
— Зараза, — пожаловался мне Серёга и отложил бинокль, — аж трясёт всего. Ни черта не разглядеть.
Он расстегнул молнию на куртке, залез во внутренний карман и вытащил чекушку пермской «Ласковой» с рысёнком на зелёной этикетке. Среди продвинутого молодняка такие бутылочки иронически зовутся «демоверсия».
— Где взял? — поражённо спросил я.
— Пока в Кишерти пиво брали, затарился. — Кабанчик присосался к горлышку, сделал пару добрых глотков и протянул бутылку мне: — Хочешь?
— Не надо, может? — Я покосился в медленно темнеющее небо.
— Да ладно, чего уж, — отмахнулся Серёга. — Кто знает, может, это в последний раз…
— Типун тебе на язык!
После трёх дней обильных возлияний водка показалась мне практически безвкусной. Ладно хоть помогла расслабиться. Во всяком случае, волнение ушло. Мелькнула запоздалая в своей нелепости мысль: «Вот, опаньки, и уволился с работы».
