— Возрадуйтесь, — говорит Акшуб. — Вы отмечены среди своего народа. Благодать богов снизошла на вас.
Она смотрит на Ци Реха.
— Он станет проводником. Он станет путем.
Его родители смеются от переполняющей их гордости. Очень похоже на крысиный визг.
— Встаньте рядом с ним, — приказывает Акшуб.
Они занимают начертанные места внутри кругов, лицом друг к другу с Ци Рехом между ними. Ребенок смотрит на двух великанов, своих отца и мать. Первый раз в жизни нынешний жрец видит их лица и находит в них ещё двоих верных, покрытых шрамами и иными следами поклонения.
Незнакомцы. Они для него никто.
И вместе с тем они были для него всем, став орудиями, необходимыми для восхождения к грядущей славе.
Они все ещё смотрят на него сверху вниз, все ещё смеются. Все ещё визжат.
Движения Акшуб размыты, изящны в их совершенной жестокости. Его родители продолжают стоять, но их глотки уже перерезаны ножом в руке старухи. Потоки крови хлещут на лицо мальчика, ливнем, водопадом, целым морем. Он начинает тонуть. Вокруг него уже нет ни шатра, ни земли, ни воздуха, одна лишь кровь.
Кровь и круги, и голос старухи.
— Слушай, — шипит она. — Слушшшшшшай!
Тонущий ребенок повинуется, и тогда эхо впервые в жизни заговаривает с ним, нашептывая в уши. Он знает, что это чье-то имя, но воспоминание утрачивает четкость, поскольку время для имени ещё не пришло. Но теперь Ци Рех знает природу дарованного ему откровения, и имя отзывается оглушающим гулом в настоящем.
Ммммммммммммммм…
И снова здесь и сейчас.
Уже не в воспоминаниях, он взбирается на гору, и то эхо, то слово, то имя, слишком необъятное и ужасное для человеческого разума, начинает обретать форму. Вслед за гулом, громогласно сотрясающим землю, является хор умерших звезд.
Ааааааааааааааааааааа…
— Зажечь факелы, — приказывает Ци Рех.
Приказ исполнен, и его последователи укрепляют факелы в кожаных обвязках у себя на спине. Факелы длинны, и их пламя сияет высоко над головами спутников жреца, так что они могут помогать себе обеими руками при подъеме в гору. Факелы даруют свет, но вместе с ним приходит дым и зловоние, ибо их фитили сделаны из лоскутов ткани, вымоченной в человеческом жире.
Когда начинается подъем, Ске Врис, самая многообещающая из последователей Ци Реха, вдруг останавливается и смотрит на свои ладони, будто примерзшие к скале.
— Я не могу, — шепчет она. Женщина пытается вновь, но чужая могучая воля препятствует ей. — Мне нет пути наверх!
Ци Рех кивает и оставляет её внизу. Ему становится ясно, что Ске Врис решено пощадить, а значит, жертвоприношение уже близко. Жрец не боится, что сам станет жертвой — конец его пути все так же далек и величественен.
Он первым начинает подниматься по крутому склону горы. В нем много мест, за которые может уцепиться рука, но также много обманчивых теней. Не всегда удается отличить одно от другого. Острые камни взыскивают свою меру боли с верующих, и с каждой раной те возносят благодарность богам. Паломники знали, что их ждет, и желать иного было бы оскорблением высших сил, ведь победа, доставшаяся без принесенных жертв, не имеет смысла.
Чем ближе они к вершине, тем мучительнее страдания. Каждый из зацепов в скале отточен временем, словно острейший клинок. Кровь, как знает Ци Рех — ключ к вознесению, и его раны кровоточат так же, как и у его спутников. Ладони, руки, ноги, все тело покрыто багрянцем. Жрец чувствует почести, дарованные в боли, и это подстегивает его, заставляет все быстрее карабкаться наверх.
Они уже почти на вершине склона, чуть выше виден широкий карниз, возможно, ведущий в глубину пика, который начинает извиваться как раковина моллюска.
Бещак карабкается рядом с Ци Рехом, уважительно оставаясь на один зацеп ниже господина. Он долгие годы был главным приспешником жреца, Акшуб впервые привела его к Ци Реху ещё ребенком.
— Мальчик важен для тебя, — пробурчала она тогда. — Обучи его. Подготовь его к решающему мгновению.
— Как я пойму, что этот решающий миг настал?
— Он сам поймет.
Здесь и сейчас Бещак хватается левой рукой за выступ в скале и пытается подтянуться. Его ноги соскальзывают с ненадежной опоры, и паломник повисает на одной руке. Он сильнее сжимает кинжально острый выступ, но покрытая кровью ладонь медленно сползает к краю.
Ци Рех останавливается и смотрит на него.
Глаза Бещака сияют в свете факела. Он смотрит на Ци Реха в ответ.
— Сейчас? — спрашивает паломник.
Жрец не отвечает. Он просто смотрит и ждет.
Выступ рассыпается в прах, словно все эти века он был ничем иным, как коркой слежавшегося песка. Бещак падает, и Ци Рех слышит радостный смех паломника, который эхом отдается в ушах жреца, в его душе и разуме. Он звучит, как вопль экстаза.
Ааааааааааааааааааааа…
И приходят новые отзвуки. Их слышит лишь он один? Да, так и есть. Отголоски столь древние, что им уже не под силу достичь ушей за пределами горной вершины. Они обрели прежнюю мощь только сейчас, в решающий миг, когда тело Бещака разбилось о камни внизу.
Ци Рех вновь останавливается. Новые отголоски поражают даже его. Они приходят в форме, которой он не ожидал.
Образы. Картины иного мира. Иного? Это не может быть Давин?
Нет. Нет, это и есть Давин, вдруг понимает он. Давин иных времен, надежно погребенных под тысячелетиями дикости и кровопролития.
Картины городов, легких, парящих строений, озаренных сиянием гордого света.
Губы Ци Реха искривляются в ненавидящей гримасе. Он жаждет обрушить эти надменные башни, так же, как кто-то иной, кому принадлежат эти воспоминания и эта ненависть.
Отголоски стихают. То, что уже мертво, менее важно по сравнению с тем, чему ещё предстоит умереть. Нужно исполнить долг. Нужно произнести имя.
* * *
Ци Рех добирается до карниза. Это, и в самом деле, обещанный путь, извилистый подъем, ведущий в глубину горы. В устье раковины моллюска. Жрец ждет, пока поднимутся все его последователи, и шагает вперед.
Виток за витком, они идут по проходу в скалах, столь узкому, что едва хватает места для одного. Свет факелов слабеет, словно стены поглощают, а не отражают их огонь. Паломники словно спускаются в полночь по винтовой лестнице из острого камня, пока, вдруг, после резкого поворота, не оказываются в широком пустом пространстве внутри горы. Возможно, одинокий пик когда-то был вулканом, и сейчас они стоят в его кратере. Если это и так, то потухший вулкан не извергался уже очень давно.
— Погасить факелы, — командует Ци Рех, повинуясь не инстинкту, а приказу, который слышит в своей голове. Он звучит трескучим голосом Акшуб. Ещё одно воспоминание, на этот раз о том, как ведьма дала ему этот приказ сорок лет назад, а потом надежно спрятала в его собственной памяти.
