А впрочем, на улицах большого города пролетарии охотно мне пустят кровь только за то, что из Черного Патруля. Даже разговаривать не будут. Вот подогнать бы крейсеры „драконов“ к планетам и объявить себя новым джиханом от Патруля. Что бы они выбрали? Промывку мозгов, выборочную стерилизацию или полное уничтожение? Помнится, старый джихан Цареградский говорил, цитируя доисторического тирана: „Нет человека, нет и проблемы“. Поскрести шарики от плесени. Многие мастера были бы не против».
И в плебеях есть хорошее, и в патрициях немало грязи. Но среди них Свет проявлен сейчас больше всего.
Капитан твердо верил в то, что способен совершить любое дело, стать кем угодно, если задаться такой целью, быстрее, чем большинство людей. Он, пожалуй, смог бы стать одним из них.
Выполнив пару комплексов и вдоволь помахав мечом, Эндфилд почувствовал себя гораздо лучше. Купание в быстрой холодной речке смыло все ночные кошмары. Глядя на зарю, Джек вдруг остро затосковал по Нике, по ее голосу, походке, теплому телу. Захотелось все бросить и лететь к ней. Отключить защитное поле и, поставив машину на автопилот, зависнуть у окна ее спальни, бесшумно запрыгнуть вовнутрь с крыла, приготовив в оправдание наглому вторжению букет роз.
Но «тише едешь, дальше будешь», и Эндфилд отправился на Жемчужину в одиночку, посмотреть, будет ли это красивым и привлекательным, наполненным тончайшим внутренним смыслом без нее.
Вдоволь измучив себя лазанием по скалам и купанием, злой, голодный и разочарованный, он вернулся в холодный и темный после жаркого дня номер. Замяукал зуммер телефона, и на экране появилась она.
Ника выглядела скучной и спокойной.
— Здравствуй, Ника, — Эндфилд почувствовал себя виноватым, глядя на маску безразличия на ее лице.
— Решила позвонить тебе сама, — сказала девушка. — А то ты, видимо, не соберешься никогда.
— Мне нужно было подумать о многом, — начал было Джек.
— Что надумал?.. Приходи, поговорим. У меня будет сегодня вечеринка. Я пригласила только своих, они нам не помешают. Ты будешь? — Ника посмотрела долгим и внимательным взглядом.
— Конечно, — Эндфилд расплылся в дежурной улыбке.
— Прилетай на закате, когда я отключу защитное поле. — Девушка слегка нахмурилась и выключила связь.
Яр был еще высоко, когда Джек уже чертил широкие круги в небе, проверяя сканером поле, которое, как стена, окружало дом. Долго и томительно текли минуты ожидания, словно целая вечность. Эндфилд волновался как мальчишка, кляня при этом женское желание подчеркнуть значимость простых вещей. Солнце село, и защита была снята. Джек приземлился, вбежал по широкой лестнице, нетерпеливо нажал на кнопку старомодного звонка. Долго никто не отзывался, потом раздался до боли знакомый перестук каблучков. Дверь открылась. Ника стояла на пороге. Она не пыталась скрывать волнение, ее низко открытая грудь судорожно поднималась и опускалась.
— Проходи, — сказала Ника. Глаза девушки светились ярче бриллиантов чистой воды в ее серьгах и в волосах. — Смелее, мой герой.
Она пошла впереди, оставляя в воздухе след своих духов, чаруя и завораживая Эндфилда пластикой своей походки. Ника и Джек вошли в уже знакомую ему маленькую гостиную, где был накрыт столик на двоих. В ответ на вопросительный взгляд Капитана девушка подтолкнула его, приглашая занять место, и присела сама.
— Я никого не ждала, кроме тебя, — произнесла она, призывно глядя потемневшими глазами.
Затянутое в черный бархат, сильно оголенное тело излучало сексуальный зов неодолимой силы. Желание скрутило Джека так, что непроизвольно стиснулись челюсти…
Ее замедленные движения, низкий грудной голос, наклон головы, огоньки быстрых взглядов не говорили — кричали:
«Я твоя, чего же ты медлишь». Она опустила свои нежные, сильные руки на стол, предлагая коснуться их. Но Эндфилд положил себе салат и стал тщательно его пережевывать.
— Я не верю, что ты бесчувственный осел, каким хочешь казаться, сказала она и, немного помолчав, продолжила: — Может быть, господина майора смущает, что я не девственна? Что я, дрянь такая, была любовницей Юрия, что отдавалась ему со всем жаром первой юности? Или ты боишься его, мой герой?
В последние два слова она вложила столько женского презрения, что Джек резко поднял глаза от еды и посмотрел на Нику. Если бы мог, он убил бы ее на месте. Девушка сидела, закинув ногу на ногу, дразня его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Он уже не владел собой.
— Глупая девчонка! Единственное, чего я боюсь, — это за тебя, — начал он, вставая. Голос его был хриплым от волнения. — Ты не знаешь, с кем связываешься. С подозреваемым в государственной измене, вечным поднадзорным, не прошедшим еще очередной проверки, безработным, человеком с туманными перспективами карьеры. Всего твоего богатства и влияния не хватит, чтобы вытащить меня из этого дерьма. Я заляпаю тебя с головы до ног, утоплю тебя в нем вместе с собой.
Девушка тоже начала подниматься и вдруг замерла, точно что-то в ней сломалось.
— Но ты же любишь меня, хочешь меня, ведь я это знаю, чувствую. — Ее тело напряглось в ожидании ответа, зрачки пронизывали Эндфилда насквозь, глядя в самую его сущность.
Джек сделал несколько шагов, нашел ее руки на ощупь, не отрываясь, глядя в зеленое сияние глаз.
— Ни о ком не думал я так, как о тебе, ни одну женщину не желал, как тебя, — произнес Он словно в горячке, плохо понимая смысл своих слов, ничего не видя, кроме этой зелени.
Ника сделала шаг навстречу и с легким стоном приникла к нему. Эндфилд обнял девушку, его сильные руки сжали ее тело, стали гладить по спине и талии, ногам и заду.
Губы Джека нашли ее губы, и Ника страстно ответила. Капитан стал спускаться ниже, целуя шею и бешено вздымающуюся грудь. Она обмякла в его руках и вдруг сказала прерывающимся голосом: «Мой герой, прошу тебя, не здесь». Джек подхватил девушку на руки и понес наверх.
Потом они лежали утомленные любовью на чистых простынях спальни. Капитан устроил голову в развилке ее груди, вдыхая сладкий запах тела, слушая, как затихает сумасшедший стук ее сердца. Руки Ники лежали у него на затылке, изредка забираясь в коротко остриженные волосы.
— Джек, — внезапно спросила она. — Ты меня хоть немного любишь?
— Люблю, маленькая…
— Неужели? Я как дурочка приставала к тебе, а ты… Единственное, на что тебя хватало, — это полапать за все места, уложить на землю, и прерваться на самом интересном месте, когда нормальный мужчина уже не может остановиться. Если бы не я, то мы бы до сих пор ходили в обнимку, как мальчик с девочкой, ты изредка по-братски целовал бы меня в щечку, а «это», — девушка сделала неопределенный жест, обводя руками постель, — случилось бы, когда мисс Громова стала старой, никому не нужной развалиной.
