Все уставились на схему лагеря, но, прежде чем успело разгореться обсуждение, начальник особого дивизиона решительно заявил:
— Значит, первым делом заминируете вот эти два барака, после возьмёте под контроль караулку, а дальше действуйте по обстоятельствам — Он указал на один из прямоугольников на схеме. — Дежурная смена располагается здесь.
Борис Евграфович предложение Дерябы целиком и полностью поддержал.
— Вам жизненно важно вывести из строя всех или хотя бы большую часть операторов, инициированных в источнике-десять. Если они уцелеют, оторваться от погони будет архисложно.
Я отвлёкся от изучения схемы и спросил:
— А как же поражающее воздействие? Оно не скажется на них? К слову, как защитимся мы сами?
Посторонних в кабинете к этому моменту уже не осталось, поэтому Герасим заявил без всяких экивоков:
— Гипнокоды. Мы произведём принудительную активацию мусорных кодов.
— Ах вот оно что! — Я едва удержался от того, чтоб не присвистнуть. — Поэтому и зацепит только эмигрантов, да ещё тех, кто обучался у нас по квоте Лиги Наций?
— Именно так, — подтвердил Герасим.
Я внимательно посмотрел на него.
— А сам ты?
— Большинство республиканских операторов уже избавлены от этой гадости, — уверил меня Борис Евграфович.
— Хорошо, хорошо, — постучал я пальцами по краю стола. — И каким образом скажется на операторах активация гипнокодов?
Герасим откашлялся, дождался благосклонных кивков старших товарищей и пояснил:
— В полукилометровой зоне поражения зацепит абсолютно всех, но, согласно предварительным исследованиям, каждый пятый отделается краткосрочной дезориентацией и временной потерей сверхспособностей.
— Насколько краткосрочной будет дезориентация? — сразу уцепился я за этот момент, поскольку он был принципиальным. — И что вкладывается в это понятие?
— В течение часа опасности они представлять не будут. Время восстановления способностей составит от двенадцати до двадцати четырёх часов.
Меня такой расклад всецело устроил, и я продолжил расспросы:
— А остальные?
— Аналогичный процент самостоятельно придёт в норму в течение полугода, у остальных без своевременного вмешательства квалифицированных специалистов деструктивные процессы примут необратимый характер. У особо восприимчивых возможен даже летальный исход, но оценить их долю не представляется возможным.
Я кивнул.
— Какие будут указания по противодействию поисковым техникам?
Борис Евграфович мягко улыбнулся.
— Ничего нового осваивать не придётся. Ваша группа уже аттестована по высшему разряду! — заявил он и пояснил: — В основе глубокого сканирования, которое гарантированно выявляет операторов даже с обнулённым потенциалом и предельным заземлением, лежит отслеживание энергетических гармоний. Наши противники ориентируются на стандарт Эпицентра, помимо этого ими контролируются частоты источника-десять в силу того, что некоторое количество республиканских операторов прошли по программе обмена перенастройку в Айле. У вас будет колоссальное преимущество — вы изначально выпадаете из поискового диапазона. Остальное дело техники.
Я вновь кивнул.
— Когда вылетаем?
— Если позволят погодные условия — сегодня! — объявил начальник особого дивизиона ОНКОР, поднимаясь из-за стола. — Изучай карту, получай снаряжение, готовь людей.
Погодные условия не подвели. Иначе бы точно извёлся, а так ни минуты свободной не нашлось, не до сомнений и колебаний было. Бежать, бежать, бежать!
Сначала получил обмундирование, снаряжение и боекомплект, затем проконтролировал распределение по ранцам пайка и взрывчатки, а дальше взялся проводить инструктаж. Заодно и сам в какие-то неочевидные моменты вникал, благо нам выделили сразу нескольких консультантов от особого дивизиона, а егеря своё дело знали туго.
Унтер — тоже. Мне дать фору Андрей Мартынович мог совершенно точно, в том числе и в части руководства разведывательно-диверсионной группой. Шпынял остальных он просто беспрестанно, но не придирался по пустякам, а в очередной раз акцентировал внимание на каких-то действительно важных моментах и заодно поддерживал бойцов в тонусе. Впрочем, они и сами по себе не раскисали, поскольку успели за год пройти серьёзную подготовку и немного даже повоевать. Таким уж сложным новое задание им отнюдь не казалось. Но то им. Им, а не мне…
Сразу из штаба мы выдвинулись на ближайшее лётное поле, а там сдали документы, наскоро пристреляли револьверы с глушителями и погрузились в аэроплан. Ещё толком даже разместиться не успели, как загудели винты и десантный самолёт начал разбег, несколько раз подпрыгнул и оторвался от земли.
— Напрямик не полетим, на цель будем заходить с северо-востока! — оповестил нас один из пилотов. — Отдыхайте пока! Время есть!
Оставив бойцов на попечение Унтера, я перебрался к Герасиму и повысил голос, перекрикивая шум двигателей:
— Ну и к чему вся эта секретность была?
— Да не в секретности дело! — откликнулся тот. — Операцию на самом верху согласовывать пришлось! Нам добро не давали, пока не стало ясно, что сходу оборону суоми не прорвать. Никто не представлял даже, как сильно они на перешейке окопались и сколько операторов в армию привлекли!
Я только вздохнул. Не прими всерьёз армейское руководство возможность одной акцией получить стратегическое преимущество, меня бы из застенков РКВД точно не выдернули. Я этой операции, можно сказать, жизнью обязан. Ну а теперь всё по классике: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
Ничего, справимся!
Выбросили нас в десяти километрах к северо-востоку от цели. Ночное десантирование и само по себе чревато самыми неожиданными осложнениями, а уж при строжайшем запрете использования сверхспособностей, так и вовсе, но всё прошло без сучка без задоринки. Не зря чуть ли не каждую неделю прыжки с парашютом в аналогичных условиях отрабатывали.
Собрались, закопали в снег обмотанные стропами шёлковые купола, определили направление на цель, выдвинулись. Всё буднично и спокойно, будто не к вражескому лагерю направляемся, а к собственному учебному центру на очередной тренировке. И при этом — ни слова, ни намёка на энергетическое возмущение. Белые маскхалаты, белые маски с прорезями для глаз, оружие белой марлей обмотано, в инфракрасном диапазоне тоже не светимся: давно выучились тепловое излучение гасить. Равно как и звуки — ни снег под ногами не шуршит, ни свист дыхания в тишину зимнего леса не вплетается.
Никакого внешнего воздействия мы для этого не осуществляли, да и сверхсилы на всё про всё тратилось сущие крохи, с учётом отработанного экранирования и задействованных сразу после десантирования техник маскировки уловить наше присутствие мог разве что ясновидящий, да и то с крайне незначительного расстояния.
Идём, идём, идём. Я лес тепловидением проверяю, и это у меня без задействования активных конструкций получается, дополнительных помех не произвожу, случайно никто ничего не заметит. Да и не случайно — тоже. Картинка-то сразу в голове проявляется. Остальные так не умеют, только металл в земле чувствуют, что тоже немаловажно.
Первый раз поисковым воздействием накрыли нас примерно на середине пути. Мы как раз начали огибать загодя замеченный мной опорный пункт, когда сначала почудилось внимание, а следом докатилось и лёгкое давление энергетической волны.
Раз! — и унеслась вдаль!
Мы — стоим. Не фоним — это совершенно точно, но не гасим ли при этом чужое воздействие? Не гасим ведь? Вроде — нет.
Я обернулся и выжидающе посмотрел на Герасима. Тот миг постоял с закрытыми глазами, затем кивнул: мол, порядок. Тогда двинулись дальше.
Кое-где на прогалинах между деревьями ветер намёл корку наста; дабы не наследить там приходилось играть с силой тяжести, но наобум никто не действовал — работали со сверхсилой бойцы, ориентируясь на мои отмашки, в промежутках между поисковыми воздействиями. Затем вновь потянулся глухой тёмный лес. Под кронами высоченных сосен сгустился мрак, бесшумно падали снежинки, едва слышно поскрипывали раскачиваемые ветром стволы.
