— Вот что, лейтенант, — Стерлигов говорил негромко, но веско. — Чем меньше народу будет знать, что вы там нашли, тем лучше. Свидетели из местных есть?
— Никак нет. Был один, хотел удрать, так я малость того… перестарался…
— Это хорошо, это правильно. И своим объясни попонятнее, чтоб языками не трепали.
— Сделаем, господин майор, — увидев, как лицо Стерлигова делается совсем уж ледяным, лейтенант обернулся. Из освещенного прожекторами входа в подземный комплекс выбрался, морщась от яркого света, Одинцов с завернутой в одеяло Мэри на руках. Ее голову Фадеев пристроил сержанту на плечо, предварительно подложив для мягкости сложенное полотенце, край которого заботливо прикрывал рассаженную ударом кулака щеку. Капитан дернул головой и двинулся вперед. К трапу катера они с Одинцовым подошли одновременно.
Жестом остановив Федора, Стерлигов несколько секунд молча рассматривал то, что оставляли на виду одеяло и полотенце. Ноздри майорского носа раздувались от ярости, губы превратились в тонкую белесую линию на загорелом лице. Наконец он кивнул Одинцову, взмахнул рукой — мол, «на борт!» — и сделал два шага назад.
— Летите, Терехов. Отправляйтесь прямо сейчас. Мы тут сами почистим. Вон уже и полиция подтягивается… как всегда, кулаками после драки…
На землю один за другим опускались полицейские катера.
Когда Терехов поднялся в катер, Одинцов уже сидел в кресле. Соседние подлокотники был убраны, и успевший пристегнуться сержант готовился принять на руки Мэри, которую держал Кречетов. Фадеев руководил процессом, поправляя положение тела, поднимая ноги и заново подкладывая полотенце под голову. Несмотря на изрядные дозы медикаментов, девушка пребывала почти в сознании и это Савве не нравилось. Боли она, судя по всему, не чувствовала, вопрос только в том — надолго ли? Бельтайнский организм…
— Федор, смотри… точно удержишь? А то давай попробуем уложить?
— Да ладно! — пренебрежительно хмыкнул тот. — В Марии Александровне весу, как в котенке! Ты о своем беспокойся, эскулап.
Медик скептически покачал головой, но спорить не стал. Еще раз проверил, как лежит в образованной руками Одинцова люльке его пациентка, пристроился рядом с ее головой, пристегнулся и кивнул Терехову:
— Можем взлетать, господин лейтенант. Пройдясь по проходу, Терехов убедился в том, что все в порядке, насколько слово «порядок» вообще применимо к создавшейся ситуации, сел на свое место и обратился к пилоту:
— Слушай меня внимательно, Горелик. Взлетаем на полной гравикомпенсации, ясно? Нежно взлетаем. Исходи из того, что тебе надо на орбиту мыльный пузырь доставить в целости и сохранности. Понял меня?
Ответное «Так точно!» состояло примерно в равных долях из обиженного «Командир, не считай меня идиотом!» и высокомерного «Ты еще меня учить будешь!». Лейтенант усмехнулся — уж в чем, в чем, а в пилотаже на Тараса всегда можно было положиться. Сомневаться не приходится, доставит в лучшем виде из всех возможных. И действительно, отрыв от поверхности произошел именно нежно — сам Терехов не почувствовал ничего, хотя Мэри, лицо которой было ему прекрасно видно, едва заметно поморщилась. Ну, тут уж ничего не поделаешь, верно Савва сказал — живого места не осталось. Ничего, сейчас доберемся, а там и доктор Тищенко подключится…
Именно с Тищенко и разговаривал сейчас Фадеев, негромко и лаконично. Даниил прислушался.
— …Кости целы, только нос сломан… Так точно… Не могу сказать, мой сканер — не ваш диагност, но на первый взгляд… Почки надо посмотреть повнимательнее, остальное вроде не вызывает подозрений… Вот плечевые суставы и запястья плохо, висела… Да… Да… В основном мягкие ткани. Порезы, ссадины, гематомы, рубцы, ожоги… А вот это — нет. Не успел, сволота. Хотел, судя по всему, да, но не успел… Доктор, я все сделал по схеме, но она не спит, а дозу повышать я не рискую — отключить-то отключу, а потом?.. — специфическая медицинская абракадабра, медик в ответ на неслышный запрос перечисляет препараты и свои действия. — Хорошо… Понял… Понял… Мы медленно идем, ей сейчас любая перегрузка… Хорошо… Спасибо…
Закончив разговор, Фадеев поймал взгляд лейтенанта и кивнул:
— Доктор Тищенко нас встретит. Говорит — я все правильно сделал…
— Я и не сомневался, Савва. Ты молодец. Нам повезло, что ты в нашем подразделении, — одобрительно заметил Терехов и сдержанно улыбнулся при виде того, как у не слишком привычного к похвалам медика начинают пламенеть уши.
Перед ведущим на причальную палубу шлюзом Корсакова и Тедеева, считавшего своим долгом само лично приветствовать графиню Сазонову, встретил доктор Тищенко. Рядом с ним стояли гравиносилки.
— Станислав Сергеевич? — Никита напрягся. Все это, хоть и в несколько ином масштабе, он уже видел. После боя в Зоне Тэта.
— Медик группы Терехова доложил — Мария Александровна… гм… пострадала. Ничего вам сейчас сказать не могу, надо глазами смотреть.
— Тааак… — рука Тедеева сжала локоть, как клещами. Корсаков скосил глаза — генерал стоял, глядя прямо перед собой, словно и не слышал сказанного. Полнейшее безразличие на лице, вот только пальцы… пальцы, стиснувшие руку контр-адмирала…
Вспыхнул сигнал готовности, и створки шлюза исчезли в переборках. На палубе было холодно, но Никите было не до того. Он не сводил глаз с уже спущенного трапа. Сначала вышел лейтенант Терехов. Козырнул, но остался рядом с нижней ступенью. Потом спустились еще двое. Наконец в проеме появился Одинцов, двигающийся так плавно, словно нес на руках что-то, что может рассыпаться в прах от одного неверного движения. Впрочем, наверное, так оно и было. Корсаков, забыв обо всем, рванулся было вперед, но Тедеев был начеку. Притормозил, остановил… не дал сделать больше ни единого шага. Со своего определенного генералом места Никита видел только кровоподтеки и ссадины на лице и пятно ожога в центре тарисситового креста на правом виске. Носилки выехали вперед, остановились перед сержантом и он осторожно уложил на них свою ношу. К шее лежащей Мэри присосались щупальца экспресс-диагноста и Тищенко высказался. Высказался так, что одними словами, наверное, мог бы сжечь тяжелый эсминец. Приподнял край одеяла, в которое было завернуто тело на носилках, и высказался еще раз. Тут уж, пожалуй, не выдержал бы и любой из линкоров, входящих в эскадру «Гнев Господень».
— Лейтенант!
— Слушаю вас, доктор, — отозвался Терехов.
— Тот, кто это сделал… он жив?
— Никак нет.
— Жаль… чертовски жаль… — По лицу врача, быстро подключающего что-то под одеялом, на ощупь, бродила странная усмешка. Странная и страшная. — Я бы не отказался разъяснить ублюдку истинное значение термина «боль». На его собственном примере, да-с. И никакая клятва Гиппократа меня не остановила бы, — усмешка стала укоризненной. — Поторопились, лейтенант.
