— Мастер Зи Ривьерин. Со вчерашнего дня, когда киборг расправился с вдовой Паульзен, которой принадлежит судоверфь…
— Это он? — Наставник кивнул на мастера, выходившего в этот момент из дверей верфи с какой-то банкой в руках. Подойдя к глиссерам, Ривьерин поставил банку на землю и, достав из кармана кисть, стал обходить лодки со всех сторон, критически приглядываясь к ним. Время от времени он наклонялся к банке и накладывал на корпус глиссера мазки. Работа, по мнению Лигума, была весьма примитивная, но по лицу мастера было заметно, что он своим занятием очень доволен.
— Он, — сказал Лигум.
Наставник, наконец, очнулся от задумчивого оцепенения и двинулся в направлении навеса. Подойдя поближе, он остановился, заложив руки за спину, и пристально вгляделся в лакированные, блестящие как зеркало бока глиссеров. На Ривьерина он не обращал никакого внимания. Тот, впрочем, тоже старательно делал вид, что не видит двух людей в одинаковых бронекомбинезонах.
— Знаешь, какую ошибку ты совершил с самого начала? — спросил громко Наставник Лигума, по-прежнему не глядя на мастера. — За сутки с небольшим ты натворил массу глупостей, но из них самой тяжкой было то, что ты проявил мягкость и нерешительность по отношению к местному населению.
— Например? — тут же спросил Лигум.
— Например, ты не принял меры, чтобы отрезать Суперобу путь к отступлению с острова. А что для этого надо было сделать?
Зи Ривьерин, наконец, закончил ретушировать корпуса глиссеров и, в последний раз полюбовавшись на изящные обводы лодок, подхватил банку с земли и молча двинулся к зданию.
Не дожидаясь ответа юноши, Наставник сказал:
— Правильно мыслишь, Дан. Надо было лишить его возможности воспользоваться транспортными средствами. А с этой целью — что?..
Лигум молчал, хотя уже смутно подозревал, к чему клонит Наставник.
— И опять ты прав, дорогой Лигум, — не смущаясь молчанием хардера, продолжал Наставник. — Все вышеозначенные средства необходимо конфисковать, арестовать и опечатать. Согласен, что в данных условиях это невыполнимо. Тогда надо их уничтожить!
Шедший по тропинке Ривьерин, услышав эти слова, застыл и медленно-медленно стал разворачиваться лицом к хардерам. Но было поздно, и банка с краской еще только падала из рук мастера в траву, а из руки Наставника сверкнуло несколько коротких, беззвучных молний, и глиссеры разом запылали. Они горели с противным треском, быстро, словно были начинены порохом, а к ним по тропинке отчаянно несся Ривьерин, и лицо у него было такое, словно на его глазах пытали ребенка.
Он бежал быстро, но лодки горели еще быстрее, и когда он оказался рядом с ними, то понял, что их уже бесполезно тушить, и остановился со сжатыми кулаками, зачарованно глядя в бушующее с гулом черно-желтое пламя…
Наставник небрежно засунул свой разрядник за пояс комбинезона, повернулся и вразвалочку двинулся по тропинке в обратном направлении. И тут Зи Ривьерин кинулся на него, сжав кулаки. Когда он пробегал мимо Лигума, юноша выкинул перед собой кулак с оттопыренным вбок большим пальцем, и мастер на всем бегу наткнулся на палец хардера тем самым местом, которое почему-то называется «под ложечкой», и осел на песок, скрючившись в три погибели и хватая воздух белыми, будто из бумаги, губами.
Лигум последовал за Наставником. Вслед ему слабый, задыхающийся голос мастера, превозмогая боль, просипел:
— Я ненавижу вас, хардеры!.. Вы пришли к нам, чтобы всё разрушить!.. И вы еще хуже этого… киборга… потому что робот подчиняется программе, а вы… вы сами создали себе такую программу — убивать и жечь всё на своем пути!..
Когда они отошли на такое расстояние, что выкрики мастера перестали слышаться, Лигум хмуро спросил:
— Наставник, разве это было так необходимо?
Наставник посмотрел на него долгим взглядом.
— Эх ты, — сказал он, — ни черта ты так и не понял, чему тебя учили целых пятнадцать лет!.. Разве хардер должен думать о том, как бы не ободрать чью-то шкуру немного больше, чем следует? Если он начнет задумываться о том, что может при выполнении задания кого-то убить, изувечить, сделать инвалидом, то это уже — не хардер!..
— Но ведь вы сами твердили, что мы, хардеры, не должны превращаться в зверей! — возразил Лигум.
— Да, учил. Но я учил тебя и другому — сознанию того, что мы — не такие, как все. Нам дано право позволить себе намного больше, чем полагается простому смертному, но чтобы им воспользоваться, надо научиться побеждать свои маленькие слабости. Именно слабости делают бойца уязвимым, не так ли? Если ты считаешь иначе, то уходи из хардеров и присоединяйся к тем, кто занят лишь регулярной загрузкой своего кишечника вкусненькой жратвой!..
Наставник покрутил головой, словно проверяя исправное функционирование шеи и капризным тоном осведомился:
— Ну, так что там у нас дальше… мнэ-э… по программе? Кажется, здесь еще имеется парум?
Паром они жечь не стали, а просто разбросали его по бревнышкам с помощью ломиков и топоров. За каких-нибудь четверть часа Клевезаль остался без средства сообщения с Большой Землей. Ломать аэры на частной стоянке и вовсе не потребовалось. Наставник лишь вытащил из них стартеры и закинул их подальше в Озеро. Всё было правильно. Разрушать и громить надо было тоже с умом. Не следовало прикладывать лишних усилий для полного уничтожения объекта — хоть это и производило впечатление на окружающих — если его можно было вывести из строя как-нибудь иначе…
Переход к подобным мерам не мог не ухудшить отношения местного населения к хардерам. Если и раньше люди неохотно общались с Лигумом, то теперь, завидя его и Наставника, старались как можно быстрее убраться восвояси.
К середине дня Лигум убедился, что зажат в тиски двумя жестокими вопросами, на которые он должен был сам себе ответить, причем каждая минута промедления с ответом была смерти подобна.
Основная проблема заключалась в Наставнике. Хотя не было ни единого признака, позволяющего усомниться в его подлинности, какой-то он был неестественно-фальшивый, как подделка гениальной картины. Вел себя Наставник на острове не так, как в Академии.
(К этому времени они обошли все достопримечательности Клевезаля, и Лигум представил своему спутнику — издали, потому что о разговоре с местными жителями уже не могло быть и речи — тех, с кем успел познакомиться… Время шло, киборг должен был разгуливать на свободе, вынашивая свои гнусные планы, но никаких инициатив со стороны Наставника почему-то больше не выдвигалось. Постепенно у юноши стало складываться впечатление, что «Наставник» сначала хочет убаюкать его бдительность, а затем нанести какой-нибудь решающий удар…)
