Илья шумно зевнул и сказал:
– Ну а теперь надо будет дверь выбить.
И безотлагательно приступил к делу. Встал, разогнался, врезался плечом в обитые железом дубовые доски…
Дверь даже не вздрогнула, хотя со стен осыпались новые тоненькие глиняные струйки. Илья же, не желая сдаваться, ударил второй раз – с тем же результатом.
– Заговоренная, – шумно выдохнул он. Огонек каганца вздрогнул от столь мощного потока воздуха и погас.
– Или просто толстая, – заметил я. – Плюс, как ты говорил, ее с той стороны бревном или камнем подперли. Так что придется по-моему попробовать.
И зажмурился: когда «Бритва» выходит из руки, это очень больно.
Наша камера озарилась лазурным светом, когда клинок ножа, пропоров кожу, показался наружу. Правда, теперь в том свете были и золотые, и зеленые прожилки – набрался мой нож энергии от местных артефактов по самую рукоятку.
– И ты молчал? – укоризненно проговорил богатырь. – Специально сидел ждал, пока я плечо расшибал?
– Ну мало ли, – пожал я плечами. – Вдруг бы у тебя получилось?
– За Черную Боль мстишь? – прищурился богатырь. – За испытание?
– О чем ты? – ну очень искренне удивился я. – Даже в мыслях не было.
– Ладно. А когда догадался нож из меча достать?
– Когда ты сказал, что на княжьем подворье одни бояре, для которых ты простой мужик, а я – пришлый холоп, – отозвался я.
Признаться, я не думал, что получится. Просто тогда положил руку на меч и очень захотел, чтоб «Бритва» вновь стала частью меня. Искренне, по-настоящему. Пусть через на редкость болезненное ощущение, когда металл проходит сквозь мясо, скребя по костям. Боль перетерпеть можно. А вот отсутствие верного товарища под рукой – вернее, в руке – порой может обернуться очень и очень плохо.
И когда я вновь почувствовал эту боль, то испытал облегчение. Старый друг решил больше не прятаться в мече, простил мое брюзжание – и вернулся.
Как выяснилось, не зря.
Лазурного света, исходящего от клинка, оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть дубовую дверь в подробностях – и рубануть «Бритвой» там, где, по моим расчетам, должен был висеть замок.
Клинок легко прошел сквозь дерево, рассек стальную полосу оковки – и с той стороны что-то звякнуло. По ходу, замок я срезал. Илья нажал плечом, но дверь поддалась лишь чуть-чуть. Ясно, завал не пускает.
– Срезай косяк и наружные петли, – сказал богатырь, что я и сделал.
Минут через пять вдумчивого кромсания дерева и металла Муромец мощно пнул дверь ногой по нижней части – и она медленно, словно нехотя рухнула внутрь камеры.
Богатырь не ошибся, подперли ее с той стороны на совесть, именно так, как он говорил, – обрезком толстенного дубового ствола, поставленным враспор между дверью и противоположной стеной.
Илья выругался нехорошим словом, перелез через ствол и направился к выходу из подвала. Я – за ним.
– Сейчас я кое с кого спрошу по-взрослому, – сказал Муромец, разминая кулаки. Но когда мы вышли из подвала, оказалось, что спрашивать не с кого.
Гридница была пуста. Причем, похоже, ее оставили в спешке – на столах было полно неубранной еды, а снаружи слышался нестройный шум: звонили колокола, какая-то женщина рыдала в голос, кто-то на кого-то истошно орал, пищали дети, звенел металл о металл.
– Нешто праздник какой? – сказал Илья, на ходу ухватив со стола целого жареного гуся и кувшин с квасом.
– Или наоборот, – заметил я, тоже не церемонясь – опыт подсказывал, что, судя по гвалту снаружи, перекусить получится не скоро. Потому я взял из стопки чистое полотенце и завернул в него десяток пирожков, пахнущих просто умопомрачительно, – пригодятся. Ну и тоже кружку кваса опрокинул, пока к выходу шел.
Илья перемалывал еду, как шнековая электромясорубка, только кости гусиные на зубах хрустели. Когда мы вышли из гридни, он уже последнюю лапку догрызал. Мне б научиться так быстро заправляться: покушал – точно бензин в машину залил. Аж завидно: пока Илья целого гуся схомячил, я только-только третий пирожок доел…
А снаружи царило смятение.
Крики, шум, гвалт, пыль столбом, народ носится, орет, кто-то старым богам молится, кто-то, стоя на коленях, новому богу кресты кладет. Илья схватил за шиворот пробегавшего мимо мужика, тащившего на плече шевелящийся мешок, откуда раздавался истошный поросячий визг.
– Что за шум, а драки нету? – степенно вопросил богатырь.
– Ну, дык, это ж, оно…
– Что случилось? – рявкнул на него Муромец.
Мужик присел, свинья в мешке тоже заткнулась, офигев от такого рева, даже трепыхаться перестала.
– Ну?!
– Печенеги… Киев осадили… – выдавил из себя мужичок.
– Ясно, – сказал Илья. – Свободен.
Мужика как ветром сдуло.
– Мечи наши тут должны быть, – сказал богатырь. – Пошли, я знаю, где у них клеть.
«Клеть» оказалась пристройкой к гриднице, довольно солидной по размеру. Возле входа, заложенного толстым засовом, зафиксированным с двух сторон замками, стоял знакомый юнец, который принимал у нас оружие. На этот раз парень был в полном боевом облачении – кольчуга, шлем, щит, топор, копье.
– Открывай, – сказал Илья, подойдя к охраннику.
– Не положено…
– Я чего сказал?
Парень отвел взгляд. Понимаю его. В глазах богатыря плескалась такая силища, что смотреть страшно. Еще миг – и сорвется воин в боевое безумие, от которого нет спасения.
– Ключей нет, – выдавил из себя охранник. – У Алексия…
– Печенеги у ворот, а клеть на замках, – покачал головой богатырь.
– Так, может, договориться получится…
Вместо ответа Илья подошел к двери и ударил кулаком по засову сверху вниз.
Толстая доска выдержала, а петли замков – нет. Разогнулись враз, засов с грохотом упал на низкое крыльцо. Вторым ударом Муромец сломал дверь, сложившуюся внутрь, и через несколько минут мы вновь были при оружии. Правда, мой меч теперь – просто меч, «Бритва» высосала из него мощь всех артефактов, но пусть будет. Хотя бы для солидности.
Клеть была набита оружием и снаряжением – как русской работы, так и трофейным. Были здесь сабли, похожие на турецкие, доспехи, изукрашенные восточными орнаментами, двурогие северные шлемы и даже весьма искусно выполненный арбалет из красного дерева с резьбой, изображавшей батальную сцену. Я шагнул ближе, чтоб повнимательнее рассмотреть красивое оружие, но Илья меня одернул:
– Не теряй времени. Медленная и глупая игрушка из Лифляндии. Чудины белоглазые прислали нашему князю с данью в подарок, думали умилостивить. С тех пор и валяется в клети, только место занимает. Пока ее зарядишь да выстрелишь, хороший лучник тебя как ежа стрелами утыкает. На-ка лучше, щит возьми, пригодится.
Русский пехотный щит был практически ростовым. Маневрировать с ним не особо удобно, а вот укрыться от роя печенежских стрел, либо, выстроив стену щитов, принять на копья удар тяжелой конницы – самое то. Сопротивляться я не стал: как воевать в своем времени, богатырю всяко виднее.
Илья, проверив свой сверкающий меч, тоже щитом обзавелся, после чего мы вышли из клети.
– Воевода где? – осведомился Илья.
– На стене возле Софийских ворот, – отозвался охранник.
– Ясно. Кони наши в конюшне? Накормлены?
– А то ж!
– Смотри у меня, если с ними что не так, спрошу с тебя. Береги клеть, никого не пускай больше.
По виду охранника было понятно, что духом он упал конкретно. Но тут уж ничего не поделать. Извини, парень, другого выхода просто не было – без меча богатырь не богатырь, а просто здоровый мужик, умеющий кулаком вышибать двери. Но против печенежских сабель кулаками много не навоюешь.
И мы пошли к воротам, на которые указал охранник.
* * *
На стенах царила суматоха, характерная для военного времени. Когда случается что-то серьезное, на войне люди передвигаются бегом, и это нормально. Но у хорошего командира каждый бегущий точно знает, куда он несется и зачем. А если командир так себе, то многие носятся, не особо представляя, за каким хреном они это делают. Вроде туда надо было. Прибежит, там его обложат матюгами, он в другую сторону ломанется, уверенный, что в другом месте он нужнее, – до следующей обкладки.
