– Нет мне прощения, княгиня, – хриплым, надтреснутым голосом произнес он. – Опозорил, как есть опозорил… Виноват, княгинюшка. На мне вся вина, мне и искупать… Какую смерть выберете, ту и исполню! – И он лбом припал к сиденью.
Наверное, потому, что до пола лбом в тесноте кареты дотянуться было просто невозможно.
– Смерть? О чем он говорит, Лизавета?
– Он правильно говорит, – твердо сказала Лизавета и наконец повернулась к нам, глянула вниз, на коленопреклоненного Николу. – Выберите ему смерть, пусть позор с себя снимет!
– Это ему обязательно – убивать себя? – ошеломленно уточнила я.
– Обязательно, – просто сказала Лизавета. – Иначе ему же хуже будет. Изведется весь, что такой позор на княгинюш… – она запнулась, побледнела, но быстро исправилась, – что такой позор на себя навлек! Лучше пусть сразу умрет, чтоб не мучиться.
– А ты бы тоже себя убила, если б с тобой такая истома приключилась? – спросила я.
– Госпожа! – Лизавета ахнула и так побледнела, что, кажется, от кожи остались одни веснушки. – Вы думаете, я могу такое?.. – Она сделала попытку бухнуться на колени, но места на полу уже давно не осталось, и она смогла только чуть съехать с сиденья. – Если могу такое, то, конечно, заслуживаю смерти. Выберите самую лютую – сполню с радостью!
– Нет, ты никогда такого не сделаешь! – резко сказала я, чувствуя, что еще секунда этого безумия – и сама потеряю сознание, – Ты молодец и смерти не заслуживаешь!
– Правда? – радостно спросила Лизавета, и слезы благодарности к моей доброте повисли на ее желтых ресничках.
Она сейчас и вправду считала меня воплощением доброты. В душе она ликовала и возносила благодарности Всевышнему, что послал ей столь замечательную хозяйку.
– Никола! Встань! – Мой голос прозвучал, как удар хлыста
Кучер попытался быстро выполнить мое приказание, но это привело только к тому, что он треснулся затылком о низенький потолок кареты.
– Сядь! – быстро сменила я распоряжение.(tm) Слушай! Никола напряженно вытаращился, ловя каждое мое слово.
– Я позже скажу тебе свою окончательную волю. А сейчас ты должен занять свое место, править лошадьми. И помнить при этом, – я грозно сдвинула брови, – что я тебя люблю. И что все время думаю о тебе. Все понял?
– Да, княгинюшка! – попытался сидя поклониться Никола, и душа его, как только что у Лизаветы, преисполнилась благодарностью ко мне.
– Иди! – приказала я.
А когда он уже распахнул дверцу, готовясь на ходу перелезть на свое законное место, дополнила приказ:
– И если тебе будет становиться плохо, или перестанет хватать воздуха, или еще что-нибудь, ты должен немедленно остановить лошадей и сказать мне. Если тебе покажется, что я недостаточно тебя люблю, ты тоже должен немедленно сказать мне. Понял?
– Да, княгиня! – Он преданно кивал, придерживая рукой болтающуюся дверцу.
– Ну иди!
Бедный Никола полез на козлы, демонстрируя акробатическую прыть, и я услышала его требовательный голос:
– А ну, отдай вожжи! Тпру-у! Ролка озадаченно пытался возражать:
– Мне князь приказал…
– Вот и иди к своему князю, – грубо ответил мой кучер. – А мне моя княгиня приказала!
Ролке ничего не оставалось, как спрыгнуть с козел моей кареты и бежать к карете Михаила, которая остановилась вслед за нашей.
Там он, видимо, получил от князя новый приказ, потому что мгновенно успокоился и помчался отвязывать своего Черномора, налегке трусившего позади вместе с запасными лошадьми.
* * *
– Что за цирк у вас тут творится?! – напустилась я на Михаила, стоило нашему каравану остановиться для обеда. – Вы знаете, что мои слуги – оба! – потребовали у меня смерти для себя?
– Догадываюсь, – кивнул князь. – – И вы так спокойны?! – возмутилась я.
– Они поступили, как им и подобает, – заверил князь. Я чуть не задохнулась от переполнявших меня чувств, а он как ни в чем не бывало поинтересовался:
– И какую смерть вы выбрали для своего кучера Служанку вы, надеюсь, все-таки простили.
– Князь, – высокомерно сказала я. – Я не позволю говорить со мной в таком тоне!
– Ваши слова означают, что я неправильно что-то сказал?
– Неправильным было то, как вы сказали! Вы сказали с насмешкой!
– Княгиня, если вы приняли мои слова за насмешку, значит, я серьезно провинился перед вами. И вы сами вольны определить мне наказание. Но это не так срочно. Есть дело, которое действительно не терпит отлагательства. Ваш кучер должен смертью смыть с себя позор.
– Глупости! Если человек падает в обморок – это не позор.
– Для нас с вами – да. Но мы – господа.
– Вы спрашивали, из какого я мира, князь? Так вот, я из того мира, где нет господ и нет рабов. Ну, почти нет. А там, где еще есть… всему остальному миру понятно, что это от отсталости. И само по себе рабство – это уже преступление.
– Княгиня, я так и знал: когда вы начнете рассказывать (а не только спрашивать), это будет увлекательнейший из рассказов. Я приказал Порфирию следить за приготовлением обеда и обеденных столов, мы можем присесть вот сюда, в тень, и вы мне расскажете…
– А что тут рассказывать – вы все рассказали сами. Приказали Порфирию – и все!
– Приказал. А это плохо?
– По законам моего мира – да Вы ему приказали, как господин. А он же ваш брат!
– Но князь-то – я.
– Вот! Наш мир основан на равенстве всех людей. А вы даже своего брата не считаете равным себе!
– Увы, да.
– Но чем же он вам не равен? Плетеным пояском на шее? Гривной этой пресловутой? Да если бы волхвы десять лет назад не поменяли свое решение, он бы ходил с гривной. И вами повелевал.
– Не уверен. Волхвы редко ошибаются. Если б они По-рфирия вовремя не предупредили, то после смерти отца пришлось бы сжигать двоих – и отца, и Порфирия.
– Так вы еще и покойников сжигаете?
– И это неправильно?
– Да почему – сжигайте. В конце концов у нас тоже есть кремация Но вы-то, наверно, делаете это на огромных погребальных кострах?
– Да, костры немаленькие. Но жадничать нельзя – иначе кому-то может не хватить огня, человек только обгорит, а потом будет еще долго мучиться…
– Кто будет мучиться? Покойник?!
– Княгиня, покойник в любом случае вознесется на небеса. Но как это сделать слугам, которые должны последовать за ним?
Я даже привстала с мягких подушек, на которых мы с Михаилом расположились в тени большого дерева.
– Князь, не пугайте меня. Я видела, что у вас средневековый феодализм, но сжигание живых слуг вместе с мертвым хозяином – это… Это даже не античная Греция, это что-то вообще первобытно-общинное!
– Наверное, за вашими непонятными словами скрыто много мудрости вашего мира. Но для нас – это только слова. Можно говорить много слов, но если ближний слуга не погибнет вместе с хозяином на погребальном костре, то жизнь его окажется еще мучительнее, чем смерть в пламени. Через несколько месяцев, самое большее – через год, он сойдет с ума. Это проверялось неоднократно, и конец всегда один и тот же. Думаете, мне не хотелось, чтобы Доброня (старый отцов слуга, который за мной в детстве ходил больше всех даже несмотря на то, что меня тогда не прочили в князья!), старый, но еще крепкий Доброня был сегодня со мной? Но после смерти князя Никиты на Доброню страшно было смотреть Был Доброня – и не стало его. Пустая скорлупка от яйца. Душа его уже ушла с отцовской. А плоть… Плоть жаждала воссоединиться с душой в очищающем огне.
