Откуда им было знать, что…
Откуда мне было знать?! Я и не знал! Надеялся лишь на скорость. А потом, когда понял… и ужаснулся, и… оказалось поздно.
Замените в слове «скорость» две буквы, получится — «старость». Прах. Тлен. Смерть.
Матадор по-испански — убийца. В роли убийцы я был великолепен.
Меня не искали и не судили — никто не запомнил борца за справедливость, заступника сирых и убогих. Никто толком ничего не разглядел и тем более не понял. На следующий день в серьёзных газетах мелькнула пара заметок, зато жёлтая пресса разродилась скандальными статьями. Журналисты изощрялись кто во что горазд, сравнивая проходной двор, где «случился инцидент», с бермудским треугольником, рассуждали с умным видом о египетских пирамидах и временных парадоксах. О неведомом и непознанном. Эзотерике, НЛО, психокинезе… И, конечно, врали напропалую, пересказывая старые байки и сочиняя новые. Переливали слухи и домыслы из пустого в порожнее.
Меня не судили — я сам осудил себя. Зарёкся раз и навсегда. Поклялся, что никогда больше…
И нарушил клятву через месяц.
Горела панелька — длинное унылое здание брежневской застройки. Я вылез раньше своей остановки, хотелось пройти пешком, развеяться — повздорил с начальником на работе и теперь думал, писать увольнительную по собственному или… А жена? ребёнок? Я до того погрузился в размышления, что опомнился, только налетев на пенсионера с клюкой, и тут же получил отповедь. Извинения застряли в горле: над крышами поднималось зарево пожара.
Не сразу сообразил: до моего дома — пара кварталов, я вышел раньше! Побежал как угорелый.
Быстрее! Быстрее!
Ускорение пришло само. Ключ прост — взвинченное состояние, выхлест эмоций, шок. Не надо корёжить и заставлять себя, терзаться: не получится! не сумеешь! Удалось с первой попытки.
Горела панелька… В окне пятого этажа кричала и заламывала руки женщина в годах. Лицо — будто мелом припорошено, и надрыв в голосе, такой, что мурашки по хребту. У пожарных заело лестницу, по штурмовкам они подниматься не рисковали: огонь полыхал снизу доверху. Вместо подъезда — развороченная груда обломков. Женщину уговаривали прыгать на растянутый тент. А она кричала и кричала…
Огонь поднимался выше, я решил: будь что будет, и рванул в подъезд. Для наблюдателей — рекорд скорости. Для меня — долгие прыжки по вывороченным плитам. Лихорадочное напряжение. Кое-как залез по обрушенной стене на третий этаж, ступил на лестничный пролёт и обмер… сверху надвигалось пламя. Всё во мне кричало: назад! назад! Я упрямо шёл вперёд.
Расчёт оправдался: пламя не смогло преодолеть буферную зону. Огонь расступился, и страх убрал с горла ледяные пальцы.
Пробравшись в квартиру, я обхватил женщину и вывалился с ней за окно. Тент прогнулся чуть ли не до земли, но его удержали. Ускорение выключилось ещё в воздухе.
Она поседела не от переживаний, нет… но состарилась не очень. Морщины я не считал, и так ясно. Спасённую передали врачам, а я поторопился удрать — от докторов, пожарных, ненужных расспросов. Суматоха была порядочная. Вяло ответив на рукопожатие, я увернулся от грузного начальника в форме и заткнул уши, чтобы не слышать слов благодарности. Я не мог смотреть на эту женщину!
Обогнув красный пожарный «ЗИЛ», ускорил шаг: затеряюсь в толпе. Среди зевак выделялась кучка журналистов; длинноволосый тип в очках и с папироской в зубах направился ко мне. Чёртовы писаки! Сейчас как выпалит на всю улицу: зачем вы сунулись в огонь? Почему не пострадали? И одежда… ваша одежда ничуть не обгорела!
Распихивая людей локтями, я побежал назад: там и народу меньше, и репортёров не видно.
— Постой-ка, — на плечо легла тяжёлая ладонь. — Быстрый какой!
Я попытался вырваться: куда там.
— Ишь ты, — усмехнулись сзади. — Да не бойся, не съем.
Знакомый голос, такой бас редко встретишь. Обернулся — и впрямь он. Колоритный человек, столкнись раз — запомнишь поневоле: здоровый что твой медведь, мышцы бугрятся, а ведь не молод. Познакомились мы около года назад на отцовском юбилее, который гуляли в ресторане. За столиком на отшибе сидели двое пожарных: обмывали медаль и лишнюю звёздочку на погонах. Когда, слегка захмелев, я пожелал выпить с людьми героической профессии, меня не спровадили — усадили рядом.
— Палыч?
Он меня тоже узнал — пересекались иногда, район-то один, но имя вспомнил не сразу.
— Скорость, говорю, у тебя дай бог каждому. Не уследить. Спринтер, да? Как тебя… Олег? Ты кем вообще работаешь? Человек с такой реакцией нам во как пригодится! Не хочешь в пожарные? Ты, считай, тётку спас, мы бы не успели.
Я замялся: с работы наверняка уволюсь, а дома Машка с ребёнком… Нет! Я не могу! Не вправе!..
Палыч смущение моё углядел и давай напирать: мол, встретимся, поговорим? Завтра вечерком устроит?
Я покачал головой.
— Парень, я не слепой, — сказал он. — Ты из огня целый вышел. Только не ври ничего. Подумай, завтра расскажешь.
Сидели после в баре на Московском. Хорошо сидели, до ночи. Палыч соловьём разливался, в часть звал — спасателем.
— Выбьем тебе штатную единицу в газовке. Подучим. Дыхательный аппарат освоишь, тактику отделения в боевой обстановке. Азы, в общем. Ствол тебе ни к чему, при твоих-то возможностях и перспективы другие. Грузимся с парочкой ребят в АБР, знаешь, что такое? Автомобиль быстрого реагирования. Комплектация минимальная, но достаточная. Есть всё, кроме лестниц: вода, рукава, КИПы. Приняли вызов — и сразу едем. Пока цистерны в пробках стоят, мы дворами, по тротуарам — и на месте. Ты вперёд, мы следом.
— Не могу, — твердил я.
— Почему?! — кипятился он. — Двести пятьдесят тысяч гибнет ежегодно! Мы везде не успеваем, а где-то и пройти не можем. Едва пожар за один-бис, случаются жертвы. А уж при больших номерах… Из окон, бывает, выбрасываются, не дождавшись. Чего ерепенишься?
Наконец я раскрыл карты. Палыч оторопел, долго глаза пучил. Но не сдался, по новой накинулся:
— Сам говоришь, стареют ненамного. А в огне — верная смерть! Кроме пожилых, и дети есть, и родители их… Поисково-спасательные группы знаешь сколько потом находят? Кто под диван забился, кто сознание потерял… эх! Они по-любому покойники! А ты им жизнь подаришь. Ну, минус пару лет, что с того? Да они тебе в ноги кланяться будут! Ясно?
— Не пара, — отбивался я, вспоминая девчонку, за которую заступился, и тех, кого убил. — Насмерть могу.
— А ты аккуратней! — горячился Палыч. Но всё же задумался. — Всех не тягай, — буркнул. — Учить тебя, что ли? Голова на плечах есть. Сообразишь.
В общем, договорились. Палыч меня начальству представил, объяснил, что и как. Народ поудивлялся, поахал, но язык за зубами держал. Скоро и в штат зачислили да на курсы отправили, покатилась новая моя судьба как паровоз по рельсам.
