крепкое для его возраста. Какой-то особенной харизмы в нем я не вижу — тем более что я изначально настроен к нему не особо дружелюбно — но глаза цепкие и умные, не отнять, да и было бы странно, будь это иначе.
— Рад вас видеть, герр Нойманн, — говорит он.
— Спасибо, взаимно, — вру я, нагло «забыв» прибавку «майн фюрер».
Торжественно-официальная часть бала фактически закончилась на мне: двух других почетных гостей почествовали до нашего прибытия. Мне пришлось провести в компании Имлериха полчаса, и я поймал себя на мысли, что если бы это был просто какой-то человек, к которому я зашел в гости или который зашел в гости ко мне — это были бы приятные полчаса. Не то чтоб я проникся его харизмой — просто спокойный, интересный и в меру остроумный собеседник, явно умеющий ладить с людьми. Кроме того, я не знаю, что и как повернется в будущем, а человеку с неопределенными и туманными перспективами не помешают влиятельные знакомые. А знакомство с Имлерихом — это безусловный козырь, по крайней мере, пока я еще в Рейхе. Вот когда выберусь — мой «засвет» в Германском дворце может быть во вред, но до того момента еще надо дожить.
И потом — а мне точно хочется к царю на поклон переться? Царю, а верней, императору, наверное, положено кланяться? Или вдруг там тоже случился прогресс? Монархи ведь разные бывают, тот же норвежский король, было дело, сам водил свои автомобили, ездил по общей полосе, не пользуясь выделенной для автобусов, хотя имел право, и ездил кататься на лыжах на метро и без телохранителей. Хотя что-то мне подсказывает, что в этом эоне России такой монарх не светит.
Словом, с фюрером мы пообщались на различные малозначимые темы и выпили по бокалу шампанского. Он поинтересовался, почему я не надел Крест, а ограничился колодкой, пришлось отмазываться самурайским принципом «единственное украшение воина — его меч». Потом была короткая культурная программа в виде выступления симфонического оркестра и какого-то выдающегося пианиста.
Нам с Брунгильдой также пришлось дать небольшое интервью. Журналистов, ясен пень, больше всего интересовал вопрос о моем чудесном воскрешении из мертвых, но версию, которой я должен придерживаться до окончания следствия, мне заранее сообщили и разжевали в подробностях. Версия, к слову, совершенно правдивая: Дом Айзенштайн получил непроверенные сведения о местонахождении удерживаемого во вражеском заточении гражданина Рейха и провел срочную спецоперацию, в процессе которой пленнику и спасательной команде удалось совместными усилиями победить злодеев, а все детали засекречены.
Но, конечно же, в бочке меда, то бишь вежливых и почтительных репортеров, была ложка дегтя, а точнее — конкретный такой черпак в виде вредного журналиста, который очень любит задавать неудобные вопросы.
И он, конечно же, оправдал возложенные на него ожидания.
— Герр фон Дойчланд, а такой вопросец… Я не пытаюсь ни на что намекнуть, но давайте примерно прикинем, какова вероятность того, что рядовой Нойманн, получив попадание в голову и уйдя под воду в бессознательном состоянии в пятистах километрах от берега, чудесным образом спасется и при этом не сможет ответить ни на один вопрос о том, что он делал целых семь месяцев. Моя оценка — околонулевая вероятность, и так думаю не я один. Что бы вы сказали человеку, который подозревает, что герр Нойманн фон Дойчланд — не настоящий рядовой морской пехоты Зигфрид Нойманн?
— Что полностью разделяю его подозрения, — спокойно ответил я. — Ведь я каждый день вижу в зеркале совершенно чужое лицо — как тут не заподозрить, что я на самом деле не я?
Раздались смешки, а я принялся гнуть свою линию:
— Правда, тут есть одна проблема: лицо дело такое, актрисы вон каждые несколько лет меняют порой, но антропометрические данные, включая отпечатки пальцев, подделать нельзя. Это можно решить, если завербовать на свою сторону несколько очень высоких чинов, которые подменят личное дело Нойманна во всех базах данных и картотеках на данные подменыша. Еще, правда, нужно завербовать командира части, в которой служил Нойманн, и еще примерно полсотни человек, знавших Нойманна лично, чтобы они, когда им покажут видеозапись допроса, в один голос подтвердили, что это и есть настоящий Нойманн… Ой… кажется, я сказанул лишнего…
Теперь уже смех стал громче и многоголосей, а Брунгильда, моментально смекнув, с напускной укоризной вздохнула:
— Ну вот, ты слил всю нашу схему, которую, между прочим, готовили сотни людей в высших эшелонах власти…
— Да ладно, — флегматично отвечаю я, — все равно он ничего не докажет. Кому поверят — ему или нам?
Зал снова засмеялся, а журналюга, обломившись, затерялся в толпе.
А потом начался собственно бал-фуршет, и я на собственной шкуре понял смысл пословицы «все познается в сравнении». Всего пять минут назад я радовался, что наконец-то благополучно отделался от фюрера — и вот в меня вцепилась целая куча совершенно незнакомых людей, каждый из которых желал меня поздравить, выказать уважение и наилучшие пожелания.
— Это все «средний свет», — шепнула мне Брунгильда, — люди, которые пытаются завязать потенциально полезное знакомство с потенциально влиятельным человеком. Ты же фон Дойчланд.
Я только вздохнул.
Впрочем, вскоре нам удалось улизнуть в фуршетный зал, а оттуда — в танцевальный. Танцевать мы, правда, не стали: она не до конца поправилась, а я и вовсе не умею. Но зато тут стало посвободнее в плане новых нежелательных знакомств.
Впрочем, среди кучи нежелательных нашлось еще одно интересное: им оказался японский посол или атташе посольства. Вот с ним я уже пообщался охотнее: не нацист — и то хлеб. Он сам признался, что не планировал личного знакомства, но передумал, услыхав от меня японскую пословицу. Выяснилось, что он вообще-то не военный, просто служил пять лет на флоте нижним чином, затем подался в философию и литературу — а потом почти случайно попал в политику, просто потому, что бывал в Европе и завел тут и там кучу знакомых, которые внезапно сами стали влиятельными людьми.
Потом мы снова перебрались в фуршетный зал, в район для ВИП-гостей, и стали мишенью нескольких фотографов. Впрочем, щелкают издали — и бог с ними.
И вот, когда нам подали не блюдо, а целый аэродром закусок и шампанское, я уже готовился сказать какой-нибудь тост, позади Брунгильды появился еще один «поздравитель», очень хорошо одетый молодой человек моего примерно возраста, но помельче.
— Мои поздравления, герр Нойманн фон Дойчланд, — ровно сказал он, и я мгновенно понял, что он отличается от всех остальных отсутствием улыбки на лице.
— Благодарю вас, — ответил я, — жаль, не имею чести знать вас
