А Шубу-Ухай додумался остановиться. И дождался, пока Андрей Николаевич добрался до него. И дальше пошли, поначалу против ветра, вместе.
Но вскоре остановились. Просто от пыли было черно, им не было видно, куда двигаться дальше. Они бросили рюкзаки и уселись на них, стараясь защитить свою одежду от порывов.
Так и сидели, пока заряд не пошёл на убыль. А когда пыль стала понемногу оседать, Горохов вдруг понял, что даже если он снимает очки, ему ничего не видно – вокруг темень. Он смотрит на небо, но не видит ничего. Солнце за время ветра ушло за горы. Ни лучиком, ни даже заревом на западе о себе не напоминало. А ещё очень… нет, не жарко – душно.
– Миша!
– Что? – отзывается охотник из темноты. Его голос звучит где-то рядом, но уполномоченный не видит его.
– Неба не видно. А луна уже должна быть.
– Ага, – отвечает Шубу-Ухай в своей манере. – Для луны уже время. Тучи, кажись.
«Кажись».
– Миша, – Горохов встаёт. Ветер утихает окончательно. И он начинает отряхиваться. – Сидеть нельзя. Пошли.
– Ага, – отзывается Миша, и уже через несколько секунд уполномоченный видит белое пятно… Это фонарик проводника. Андрей Николаевич прекрасно понимает, что это их демаскирует, что это пятно света в непроглядной ночи видно очень далеко, но понимает, также, что другого выхода у них сейчас нет, и достаёт из кармана рюкзака свой.
Шаг, шаг, ещё шаг…
Осознание того, что опасная тварь, скорее даже опасные твари идут за тобой, а ты не можешь в темноте их увидеть, придаёт сил.
Горохов поднимает луч фонаря и видит, как бойко двигаются впереди немного стоптанные набок каблуки проводника. Андрею Николаевичу нужно прилагать усилия, чтобы поспевать за ним. И он их прилагает. И они идут вверх, вверх…
Шаг, шаг, шаг, шаг…
«Когда же кончится этот склон? Пока не садилось солнце, казалось, что он не такой уж длинный, а теперь конца ему нет. Мы вообще правильно ли идём?».
Он глядит на компас. Малюсенькая стрелка намазана светящимся веществом, как и циферблат и стороны света. Запад, почти ровно.
Туда они двигались и до заката.
«Да… Миша чётко держит направление, даже в темноте».
Пройдя ещё немного, Горохов останавливается и выключает фонарь, стоит и, так как почти ничего нельзя рассмотреть, только прислушивается. И вдруг понимает, что вокруг повисла пугающая тишина. Звуков нет никаких, воздух застыл и не колышется…
– Миша!
– А… – отзывается из темноты проводник.
– Саранчи нет.
– Ага, нет… Мотыля тоже нет, цикады молчат – дождь будет.
Да, судя по всему… Эти неприглядные тучи над головой и липкая духота тому подтверждение.
– Пойдём, Андрей, – доносится до уполномоченного. – Дождь сильный будет, надо спешить.
«Тут, в горах, всё время приходится спешить. Из-за дождя, из-за людей, из-за зверей… Просто какая-то бесконечная гонка!».
Горохов ещё раз обернулся назад, но ничего, естественно, не увидел. Этот переход через горы уже серьёзно вымотал его… А шли они чуть больше суток. И ещё эти … шестиноги… будь они неладны.
Он поворачивается, включает фонарь и ищет лучом стоптанные каблуки проводника.
Дождь начался вскоре. Миша обернулся и сказал уполномоченному:
– Ещё метров сто, и мы выйдем на ровное место. Там отдохнём мальца, попьём водички.
«Отдохнём! Попьём водички!».
Горохов только вздохнул ему в ответ. Духота была такой, что он невольно оттянул респиратор. Думал, что без маски ему будет легче дышать и он сделает пару вздохов. Но нет… Легче не стало. Воздух был на удивление вязок… Его просто не хватало. Но нужно идти…
Ещё шаг…
И он не успевает зажмуриться, как всё заливает белый свет, всего на мгновение. Этот необыкновенно яркий свет ослепляет его.
И… Буду Бум Баам БА-БАХ…
Горохов даже вздрагивает от неожиданности и втягивает голову в плечи… Над головой словно небо разломилось.
Ну вот и всё… Сейчас начнётся… Он оставил респиратор на подбородке – ветра пока нет, значит, пыли и тли тоже – и собрался с духом преодолеть уже эти последние сто метров, как полы его пыльника дёрнул порыв ветра. Затем ещё один. И ещё… Нет, силы вечернего заряда эти порывы не имели, тем не менее… Он снова надел респиратор и стал придерживать фуражку… И тут первая крупная капля упала ему прямо за шиворот.
«Ну вот и дождь».
Потом крупные капли начали падать чаще, он даже слышал, как они со странным звуком шлёпаются в тёплую пыль, но уже через несколько секунду эти звуки слились в один сплошной гул. Гул большого дождя. Миша и его видавшие виды ботинки сразу исчезли из луча света, и Горохов, куда бы он ни направлял фонарик, видел вокруг лишь серую пелену, сплошную стену падающей с неба воды.
Пыльник, да и вся остальная его одежда, промокли за несколько секунд. Промокли и сразу заметно потяжелели. Теперь поля пыльника липли к штанам, к бёдрам и затрудняли движение. А ещё затруднял движение моментально раскисший грунт. Он стал скользким из-за потоков воды, устремившихся с горы вниз. И сапоги Андрея Николаевича, так хорошо «работавшие» на песке и сухом грунте, моментально стали неустойчивыми. И как тут идти в гору, когда у тебя за плечами и на плечах тридцать килограммов, а сцепление с грунтом вдруг пропало? Нет, остановиться совсем он не мог, но и двигаться с прежней скоростью тоже: не дай Бог, поедет нога, не дай Бог упасть… Скатиться обратно, до самой зелёной низины – нет ничего проще. А пока будешь катиться вниз с возрастающей скоростью, ты в этом непроглядном аду просто наедешь на торчащий из грунта острый кусок базальта… Голенью.
Перелом закрытый, перелом открытый, растяжение, даже ушиб средней тяжести в его положении, в большинстве случаев, означало только одно…
Горохов поискал правой ногой хоть какое-то подобие твёрдой, нескользкой почвы, но оставил эту затею. Он снял с плеча винтовку и, уже не думая об оружии, стал использовать её ствол как посох, стал опираться на неё. Но и это мало помогало, вода теперь не только лилась с неба, она текла вниз сплошным потоком. Он, опуская фонарик, даже не смог разглядеть свои ноги. Сапоги по щиколотку закрывала бежавшая вниз вода.
Пытаться идти вверх? Или не рисковать, найти опору и встать тут? Тем более что левая его нога стояла довольно твёрдо в удобной выемке в грунте. И всё-таки…
– Андрей! – донеслось сверху. Источник звука должен был находиться где-то рядом, но через страшный ливень голос проводника долетал как будто с другой горы.
– Что? – откликнулся уполномоченный, но, поняв, что вышло очень тихо, заорал что есть
