— Прыгайте в погреб! — ревел староста. — Кому говорят?! Бейте его там! Убить надо чудище, убить, пока не поздно! Прыгайте, а то хуже будет! Всем будет хуже!
— А ежели цапнет? — удирая, обронил кто–то. — Сам прыгай, если такой умный…
Он остановился только тогда, когда остался один в хижине — среди поломанной утвари и перевернутых скамеек и стола. Шагнул к распахнутой двери.
То, что увидел староста, заставило его икнуть от страха и юркнуть обратно в хижину. Болотники — юноша и старик — размеренным, но быстрым шагом шли по единственной деревенской улочке, направляясь к лесу. Народ, сгрудившийся вокруг хижины, притих. Кое–кто от греха подальше брызнул огородами подальше отсюда: первое, что сделал староста, поспешно покинув свой дом, — это дал знать землякам, кем на самом деле оказались двое из его гостей.
— Болотники… — зашелестело над головами попятившихся с дороги рыцарей людей.
Болотники изменили направление. Теперь они шли к хижине. Староста заметался меж стен, ища, куда спрятаться. Но спрятаться было негде — только нырнуть в погреб, где стонало жуткое чудовище, находящееся до времени в человечьем обличье. Возможно, одурев от страха, он так и поступил бы, но отчаянный крик, донесшийся со двора хижины, отвлек его.
Кричала Илька.
Трясясь и цепляясь за дверной косяк, Барбак высунул голову во двор. Улица, прекрасно просматривающаяся сквозь жиденький плетень, была пуста. Где–то вдалеке скулили собаки — даже они не осмеливались лаять и бросаться на ужасных болотников. А низкорослая Илька, растрепанная и зареванная, бросилась в ноги юноше–болотнику, он шел первым.
— Добрые господа! — захлебывалась Илька. — Пощадите, добрые господа!
Она попыталась ухватить болотника за ногу, но отчего–то у нее это не получилось — и женщина грохнулась в пыль.
— Добрые господа! — завопила она, кидаясь теперь в ноги старику в пугающих шипастых доспехах. — Не губите мужа моего!
Как и юноша, старик неуловимо–ловко избежал того, чтобы бесстрашная от отчаянья крестьянка поймала его за лодыжку.
— Тварь должна быть уничтожена, — строго молвил старый воин, проходя мимо барахтающейся в пыль Ильки.
— Да не тварь он! Ведь не знаете наверняка, добрые господа!
Это восклицание болотники оставили без ответа.
Барбак отпрянул в хижину. И спустя пару ударов сердца порог ее перешагнул юноша. Мельком глянув на старосту, он опустил забрало и обнажил меч. Увидев диковинно искривленный багровый клинок, староста зажмурился.
— Помилуйте, — только и пролепетал Барбак, — старался я… Что уж с этими тупоумными поделаешь…
Когда он открыл глаза, болотника в хижине не было. Болотник прыгнул в погреб.
Он стоял, прижавшись к стене. Он и сам не понял, как это случилось — прямо перед ним оказался закованный в черные доспехи рыцарь. Лицо его было закрыто решеткой забрала, а в руке страшным багровым светом светился изогнутый клинок меча. Откуда взялся этот рыцарь?
Аж успел выкрикнуть:
— Не надо!
Это не возымело никакого действия. Багровый клинок метнулся к нему, и пленник, понимая уже, что сейчас умрет, проорал что–то срывающимся больным голосом.
Клинок замер у его лица. Аж перевел дыхание. Потом заорал снова. Этот безмолвный черный рыцарь пугал его так сильно, что парень даже не отдавал себе отчета в том, что именно орал. Но пронзительные его мольбы неожиданно подействовали. Клинок с лязгом влетел в ножны. Рыцарь одним движением сбросил с правой руки латную перчатку (наверное, она крепилась к основному доспеху каким–то хитрым замком) и вытянул вперед руку. Потом, безошибочно угадав в полутьме местонахождение ужасной раны, вложил в нее беспощадно твердые пальцы.
Такой боли Аж не чувствовал никогда. Глаза его взорвались снопом ярких искр. Ноги подломились, и парень лишился чувств.
Когда Кай выволок наружу крестьянина, шею которого оплетала веревка, Барбак охнул и рванулся к выходу. Но на пороге хижины столкнулся со стариком–болотником, едва не напоровшись на шипы его доспеха. Герб удивленно нахмурился, глядя на Кая.
— Он не может являться Тварью, — ответил Кай на безмолвный вопрос старого рыцаря.
— Он укушен оборотнем, — возразил Герб, — рано или поздно этот человек станет Тварью — обращение неотвратимо.
Кай дернул конец веревки, который держал в руках. Аж, постанывая, открыл глаза. Понемногу парень приходил в себя.
— Тварь — есть нечеловек, вредящий людям, — сказал юноша. — Когда он молил меня о пощаде, он прокричал о том, что на нем нет вины. Он никогда не причинял людям никакого вреда.
— Пока — не причинял, — уточнил Герб. — Но как только взойдет луна…
— Да, — сказал Кай. — Но сейчас он еще остается человеком. На нем еще нет крови, а значит — на нем еще нет вины. Следовательно, он не подпадает под определение Твари. Убив его сейчас, я изменю правилам Кодекса. Не забывай, брат Герб, пока мы не создали новые правила, мы обязаны придерживаться прежних.
— Что ж… — подумав, проговорил Герб, — возможно, ты прав.
Он обернулся к старосте.
— Ступай, — сказал ему старик, — успокой людей. Пусть они расходятся по домам. Хоть это приказание ты способен исполнить?
— Есть и еще кое–что, — добавил Кай, когда Барбак выбежал из хижины. — Посмотри, брат Герб…
Старик присел на одно колено, склонившись над едва шевелящимся Ажем. Сняв перчатку, он ощупал ужасную рану, сочившуюся кровью из разрывов запекшейся корочки обожженной плоти. Аж издал дикий крик и снова потерял сознание. Словно не понимая, какую жуткую боль он причиняет парню, а точнее — не принимая этого во внимание, старик тщательно исследовал рану.
— Странно, — поднявшись, сказал он.
— Да, — кивнул Кай. — Следы от резцов и клыков — практически одинаковые. Ты знаешь об оборотнях больше, чем я, брат Герб…
— Строение пасти оборотня, — покачав головой, проговорил Герб, — такое же, как и строение пасти волка — только много больше. Исключений не существует. А зубы, разорвавшие тело этого крестьянина… они равны по длине и толщине. Как зубцы гребенки.
— На крестьянина напал не оборотень?
— На крестьянина напала другая Тварь. Скорее всего, похожая на громадного волка — оттого–то здешние жители и спутали ее с оборотнем.
Аж пошевелился. Кай достал из поясной сумки крохотный шарик — две скрепленные смолой ореховые скорлупки. Осторожно разъединив их, юноша капнул ярко–красной, как кровь, жидкостью на пересохшие губы парня. Аж тотчас открыл глаза и сделал глубокий вдох.
— Это придаст тебе силы, — сказал Кай, снова запечатывая орех, — чтобы идти. Мы возьмем тебя с собой. Мы не имеем права оставлять тебя среди людей, пока не узнаем, что за Тварь на тебя напала.
