– Если через Белорусскую проведешь, получишь шесть рожков, – пообещал Толя.
Краб задумался, однако это не помешало ему с уморительными ужимками несколько раз пройтись вокруг костра. Подвижным было не только лицо Краба, – он весь сгорал от желания двигаться. Прервав раздумья, Краб покачал головой:
– Не прокатит. Ты, видать, из анархистов? Где гарантия, что, когда окажешься на своей линии, не забудешь про обещание?
– Мое слово.
– Так себе гарантия.
– Тогда и говорить не о чем. Спасибо за потраченное время.
– Ну-ну… Погоди, революционер. – Краб сплюнул. Обещанные шесть рожков явно вызвали у него обильное слюноотделение. – У меня не получится, а у Креста все срастется. К Кресту тебе надо. Он тут главный. Король всех воров Метро. Пахан. Вот он прогарантирует…
«Какого черта, – подумал Толя. – К ворам, так к ворам. Есть ситуации, в которых все средства хороши».
– Веди к пахану.
Клавдия Игоревна протянула Толе выцветший рюкзак без лямки:
– Возьми, солдат. Тут еды немного. Бери-бери! Такого ты наговорил в бреду, жаль тебя. И помочь тебе хочу. С богом!
Анатолий обнял женщину, та по-матерински поцеловала его в щеку. Понятно было, что Клавдия Игоревна отдает последнее. Возможно, сегодня ей уже не будет чем накормить сына и Мишка опять пойдет на Маяковскую воровать. Однако полковничья вдова, называвшая Анатолия солдатом, была приучена отдавать последнее тому, кто стоит на переднем крае. Анатолий приблизился к Мише, подхватил его и поднял на вытянутых руках:
– Вырастай побыстрее, Михаил Вячеславович!
Закружилась голова… Видно, силы еще не вернулись к Толе. Совладав с собой, Анатолий все же благополучно поставил Мишку на землю. Мальчик протянул Анатолию ладошку. Совсем не детским, мужским жестом.
– Прощай, солдат, – вслед за мамой повторил он.
Уходя вслед за Крабом в туннель, Анатолий несколько раз оборачивался, чтобы запомнить эту картину: огонь костерка и силуэты людей, вдруг ставших ему словно родными. Он вернется сюда. Сделает свое дело и вернется, чтобы забрать Клавдию Игоревну и ее маленького сына на Гуляй Поле. Пусть хоть с опозданием, но узнают: добрые люди есть.
Занятый своими мыслями, Анатолий пропускал мимо ушей неумолчную болтовню Краба.
– Мы тогда на Проспекте Мира кассу сняли – мама не горюй. Торгаши ганзейские и глазом не успели моргнуть, а все уже чики-чики. Полные рюкзаки несли. «Волын» штук двадцать, «маслят» рожков сорок. В общем – бей посуду, я плачу! Посты без проблем прошли. Оставалось только Новослободскую перемахнуть и – дома. Только Рваному, тараканумлялетучему, вздумалось прямо в туннеле перекур устроить. Я ему сразу сказал – не нравится мне это место. Мол, потопали – дома накуришься. Нет. Уперся. Расселись вчетвером – короли королями, а я дальше пошел. Думал, нагонят. Какое там! Не успел и сотни метров отойти, как вопить начали. Страшно так, будто на куски режут. Я, понятное дело, малость струхнул. Не сразу туда вернулся. А когда пришел, только окурки на рельсах дымились. Ладно бы только кореша мои пропали. Можно было считать, что их Зверь уволок, про которого Клавка постоянно лопочет. А то ведь и рюкзачки – тю-тю. Я так думаю, что Зверь тут ни при чем. Зверю люди нужны, а «сидоры» с патронами – без надобности. Он их жрать не станет. На Маяковской потом большая буча была. Крест не поверил, что добро просто так пропало. Думали, я братков порешил, а все, что слямзили, – заныкал. Хотели на ножи поставить. Насилу отбился. Так считаю: есть в Метро и другой народец, кроме нас. Такой, что все ходы-выходы знает. В боковых туннелях как дома себя чувствует и на любую станцию мимо блокпостов пройдет.
Анатолий слушал Краба и мысленно с ним соглашался. Как быть с тем, что он сам выбрался с Лубянки, миновав фашистский треугольник Пушкинская – Чеховская – Тверская? Не мог же он проползти мимо фашистов незамеченным. В чем-чем, а в бдительности солдатам Рейха отказать нельзя. Анатолий был уверен: хотя бы третья часть таинственных коридоров, по которым он полз, была явью, а не бредом. Но если он нашел их, наверняка были и другие люди, которые знали о существовании секретных ходов.
Краб вывел его из бокового коридора в общий туннель, и через двести метров они поднялись на перрон Маяковской. Анатолию чудилось, что со времени его посещения этой станции прошла целая вечность. После всех скитаний по безлюдным уголкам Метро Маяковская уже не казалось самой унылой из станций. Здесь жили люди, бурлили страсти. Наверное, и тут и влюблялись, и становились заклятыми врагами. Станция как станция, в общем.
Анатолий узнал и драные палатки, и продавца шашлыков с его грязным фартуком и мангалом, распространявшим невообразимую вонь. Все осталось таким же, как прежде. Хотя нет. Анатолий понял это по взгляду шашлычника. В прошлый раз он смотрел на бравого молодца в камуфляже почти раболепно. Теперь – с презрением. Анатолий увидел худого, как скелет, мужчину, который, пристроив на коленях осколок потускневшего зеркала, скреб недельную щетину на щеках обломком опасной бритвы.
Толя взглянул на свои грязные джинсы, на перепачканные руки, провел ладонью по колючему подбородку… Черт побери, за эти дни (недели?) он, наверное, порядком поистаскался! Подойдя к бреющемуся мужичку, Толя попросил поглядеться в зеркало. Тот пожал плечами – смотрись, жалко, что ли.
Одного взгляда на собственное отражение хватило для того, чтобы Толя остолбенел. Испугало не исхудавшее, покрытое разводами грязи лицо. Он был совсем седой! Не веря своим глазам, Анатолий потер зеркало рукавом. Никаких изменений. Взъерошил чуб, все еще надеясь, что его стальной цвет – лишь налет пыли. Не помогло. Седина не исчезла. Анатолий выругался, вернул зеркало и нагнал спутника. Твари за все заплатят!
Краб повел Анатолия в дальний конец платформы. Здесь, за скопищем обычных палаток, Анатолий увидел место, огороженное наподобие качалки на Войковской. Из-за брезентовой стенки доносились голоса, толчками лилась песня, исполняемая хриплым басом.
– А вот и яма!
Опять яма! Та, что на Лубянке, наполненная грудами костей, в которой он похоронил Кольку? Может, хватит с него ям? Ну а все Метро – разве это не одна гигантская яма?..
Краб гостеприимно откинул полог входа, и Анатолий оказался в настоящем воровском логове. Среди керосиновых ламп и плошек с фитилем и мазутом, за столами и просто на полу разместилась самая разношерстная публика, которую только можно было представить. Коммунисты могли бы позавидовать такому «Интерстанционалу». Славяне, цыгане, смуглые кавказцы, узкоглазые таджики перемешались в пеструю галдящую массу. Кто-то играл в карты, яростно шлепая ими по столу. Кто-то, обильно пересыпая свою речь воровским жаргоном и обычным матом, рассказывал о «лохах» и «фраерах ушастых». Кто-то просто прихлебывал чай, кто-то курил самокрутку и слушал воровские истории.
