Итак, я все-таки побеседовал с Апостолом и его странными товарищами. Я ожидал другой встречи и другого разговора, но мне не в чем упрекнуть этих людей. По крайней мере, они не знают, что такое лицемерие. Их любовь мне ни к чему — я жду только согласия Апостола помочь мне. Думаю, он в конце концов согласится. Теперь я не сомневаюсь, что он разыскивает Везалия и Панацею. Моя карта их всерьез заинтересовала, а это значит, что они постараются не упустить такой шанс. Конечно, они могут меня убить и завладеть картой. Теоретически могут. Доступ к карте в моем «персе» защищен сложным паролем, который знаю только я, но не исключено, что среди спутников Апостола есть хороший программист, который сумеет активировать карту и без меня. Я должен быть готов ко всему.
Сайкс меня все больше нервирует. В прошлый вечер он опять напился в баре Ли Вона. Такое ощущение, что он пытается забыться. Возможно, я взял в компаньоны алкоголика. Я только сейчас сообразил, что совершенно ничего не знаю о Сайксе. До неожиданного рандеву в борделе Афродитория мы встречались всего один раз, да и то не особенно плотно общались. Черт его знает, может, этот Сайкс и есть Контактер, о котором говорил майор. Вообще-то мне все равно. Все задания военных побоку — мне нужна Панацея, и больше ничего!
Меня стала мучить бессонница. Вторую ночь я почти не сплю и все время думаю о Кате. Мне кажется, я начинаю тосковать по Земле. Мне не хватает синего неба, пения птиц, зелени деревьев, дождевых луж на асфальте, утреннего тумана. Аваллон — это картина в багрово-бурых тонах, будто написанная ржавчиной. Даже небо здесь лилово-серое, как губы утопленника. Все здесь до омерзения выпукло и материально, начиная с ослепительных GSS — реклам Ураниум-Сити и заканчивая резкими морщинами на физиономиях грабберов. Я хочу на Землю. Вчера, после разговора с Апостолом в баре Ли Вона, я вернулся к себе в номер и долго лежал на постели, размышляя о своей жизни. О чем я думал? О том, что уже несколько лет не был на могилах отца и матери. Что так и не дописал две статьи, которые когда-то мечтал опубликовать. Что у меня нет детей. Я, оказывается, очень многого не успел сделать в жизни. От этих мыслей на душе вдруг стало погано и тоскливо. Так уж выходит, что ничего хорошего, кроме любви к Кате, у меня нет. Если Катя умрет, моя жизнь окончательно потеряет цену и смысл.
Какое-то чутье подсказывает мне, что все должно решиться в ближайшие дни. Если я убедил Апостола, мы очень скоро отправимся за Барьер. Что я там найду? Смерть, или спасение для Кати и меня? Хочется верить в лучшее. Я пережил за последние годы слишком много плохого — может быть, я выбрал отпущенный мне лимит черных дней?
* * *
Ощущение чужого и недоброго присутствия появилось еще во сне, словно продолжение тяжелого и бессвязного кошмара. Северянин открыл глаза. Он увидел над собой черную тень, а мгновение спустя холодный ствол кина-ружья уперся ему в грудь.
— Без глупостей, Северянин, — прошипел голос. — Лежи смирно и отвечай на мои вопросы без уверток, понял?
— Что тебе нужно?
— А ты не понял? — Крис Жестянщик недобро ухмыльнулся. — Я сразу понял, что ты не просто так тут появился. На кого работаешь, Северянин?
— Только на себя самого.
— Врешь, — Жестянщик щелкнул завтором, дослав заряд в патронник. Северянин отчетливо услышал жужжание генератора, готового разогнать до убийственной скорости пятидесятидвухграммовую пулю в стволе ружья. И еще он заметил в глазах Жестянщика торжество победителя.
— Если хочешь поговорить, убери ружье, — сказал Северянин. — И дай мне одеться. Не люблю беседовать в одних трусах.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Сначала опусти ружье.
— Хочешь сказать, что не боишься смерти?
— Боюсь. И ты ее боишься. Так что не будем друг друга пугать. Убери ружье, иначе можешь случайно нажать курок. Тогда беседа точно не получится. Вряд ли ты что-нибудь узнаешь от покойника.
— Хорошо, — Жестянщик нехотя отвел ружье в сторону. — Только учти, реакция у меня хорошая. Будешь чудить…
— Прекрати, — Северянин сел на кровати, включил настольную лампу. Футболка и штаны лежали на стуле у изголовья, а вот пояс с пистолетом Жестянщик убрал. Оно и к лучшему: после позавчерашней бойни у Колючей скалы он понял, как это просто — выстрелить в человека. А стрелять в Жестянщика ему не хотелось.
— Вот теперь спрашивай, — одевшись, сказал Северянин. — Хотя не думаю, что я смогу тебе что-нибудь рассказать.
— Ой ли! Ты ведь шпионишь за нами. Кто тебя нанял? Комитетчики? Военные? Полиция?
— С чего ты взял?
— Карта, Северянин! Ни один граббер не добыл бы эту карту. И не ври, что ты якобы купил ее. Все, что касается Территории Хаоса, составляет высшую государственную тайну. Ни один чиновник не пошел бы на такое преступление.
— Ты наивен, приятель. Чиновника можно купить. А еще чиновник может быть заядлым картежником и притом неудачливым Я обыграл в карты крупную шишку в Управлении военно-космических сил Внеземелья, и он достал мне эту карту, чтобы уплатить долг.
— Больно складно свистишь. Легенду тебе в разведке придумали?
— Не хочешь, не верь. Я не обязан перед тобой отчитываться. Если ты сам пытался найти подобную карту, не моя вина, что ты не преуспел. Я просто оказался удачливее тебя.
— Давай по сути. Кто и зачем заслал тебя сюда? Какое у тебя задание? Убить Апостола?
— Послушай, приятель, я уже все тебе сказал. Я прилетел на Аваллон за Панацеей. Мне нужна только Панацея, больше ничего. До Апостола и до тебя мне нет никакого дела. Или ты сразу просечешь эту простую истину, или наш с тобой разговор окончен. Можешь жать на курок.
— И нажму! Когда ты сдохнешь, я заберу твой «перс», Хирург взломает твои коды, и мы пройдем на Территорию Хаоса без тебя. А ты останешься тут, в Долине Бурь.
— Не думаю, что шериф Возняк будет в восторге от такой идеи. И потом, как же быть с Высшей Гармонией? Разве она поощряет убийство?
— Заткнись! — рявкнул Жестянщик. — Не смей говорить о вещах, которых не понимаешь.
— Ну тогда объясни мне то, чего я не понимаю. О какой Высшей Гармонии ты говоришь?
— Сначала разговор о твоих проблемах, парень. Зачем тебе Панацея?
— Моя жена неизлечимо больна. Я хочу ее спасти. Я уже говорил об этом. Или ты не расслышал меня?
— Я помню. Но я этому не верю.
— Твои проблемы. Я сказал правду.
— Чем больна твоя жена?
— У нее неоперабельный рак поджелудочной железы. Четвертая стадия. Врачи сказали мне, что шансов никаких.
— И ты решил, что ее спасет Панацея, так?
