Аги не понял из этой речи ни слова. Он хотел было спросить, что все это значит, но осекся, обернувшись.
Летучая мышь лежала дохлая. Из складки на ее брюхе вылез волосатый паук длиной с локоть, с четырьмя двухколенчатыми ногами и множеством коготков.
Паук кинулся к Аги. Двигался он резко и судорожно, действительно по-паучьи. Он взбежал по ноге и спине Аги и вцепился когтями ему в волосы.
Аги вскрикнул и попытался сбросить с себя гадкую тварь, но его руки ничего не нашли. И в тот же миг голос марбианина раздался у Аги в голове:
— Шагай на юго-восток, да поживее. Ты должен догнать четверых своих друзей-выродков. Они идут к Старику, о котором тебе рассказывал Кру. Им грозит опасность, и ты их спасешь — с моей помощью, разумеется. Потом ты проникнешь вместе с ними в убежище Старика. Понятно?
«Этот оборотень хочет использовать меня… Въехать на мне, как на коне, в тайное убежище. Улле ему в пасть, я не желаю оказывать ему эту услугу». Аги торопливо огляделся в поисках какого-нибудь острого сучка, которым можно было бы вырвать себе сонную артерию.
— Ты кретин, — сказал марбианин. — Я же вижу насквозь все твои гнилые мозги. Сейчас ты все забудешь и станешь подчиняться как миленький.
И память Аги погасла, словно догоревший факел.
«Надо спешить, — подумал он. — Поскорее догнать друзей — и к могучему существу. Вот, кстати, и метка у меня почти пропала. Я тоже выродок. Славно, значит, меня не прогонят…»
И он зашагал на юго-восток.
Выродки, все пятеро, вышли из колдовского сна разом, едва лишь померкли их видения. Но рассудок к ним вернулся не скоро.
Сначала они неподвижно лежали на шкурах, пока к ним постепенно возвращалось сознание.
Эйле открыла глаза — мутные и бессмысленные. Выгнула шею, запрокинула голову. Скрючила пальцы и чуть слышно чмокнула.
Заверещал, запищал на пределе голоса, забился в судорогах Бату. Орми сел, тревожным взглядом обвел пещеру, потом выхватил свой нож из мамонтовой кости и рассек себе кожу от ключицы до пупа, по людоедскому обычаю принося свою кровь в жертву Улле. Он снова занес руку, готовясь сделать второй разрез рядом с первым, и пробормотал старое заклятие — утренний обряд в злое зимнее время, когда голодные хищники рыщут по лесу в поисках слабых, сладких людей:
— О Улле, моей рукой водящий, вот я делаю зло над собой, на сегодня довольно, забудь обо мне до ночи, избавь от дум и страданий.
— Опомнитесь! — вскричал Элгар. — Сон окончен, вы вернулись в главное время! Вы не упыри!
Орми замер с занесенным ножом, прищурился.
— Элгар? Это ты? Ты… все это сделал?
Эйле встрепенулась, испуганно заморгала, потом бросилась ничком на шкуру и разрыдалась, вцепившись пальцами в лосиный мех.
Энки сидел, глядя в пол, и ухмылялся растерянно и глупо. И только Аги был спокоен и что-то соображал, загибая пальцы.
Элгар взмахнул рукой, описав круг в воздухе у себя над головой. Этот круг светился несколько мгновений после того, как он опустил руку.
— С вами Имир! — сказал Элгар. — То, что вы видели, — ваша скрытая память. Вы все побывали в петле времени и вернулись туда, где петля началась. Ваш рассудок забыл о случившемся, а неподвластные времени души сохранили память и знание. Я только помог перевести эту память из глубины неосознаваемого в ту малую часть вашего разума, которую вы почитаете за свое «я». Отныне этот путь — из души в рассудок — останется открытым, и коварство врагов будет для вас не столь опасным. А теперь пусть Аги расскажет, что узнал, ведь он единственный из вас, кто понял смысл событий и то, как все это случилось.
— О, я расскажу с превеликой охотой! — сказал Аги. — Какая удача, что эти глупцы не потрудились скрыть от меня свой план, надеясь, что моя память останется в петле! Ну, слушайте…
Аги рассказывал долго и подробно, а когда он кончил, в подземном зале воцарилась глубокая тишина. Тут и вправду было над чем подумать.
Молчание прервал Орми. Он спросил:
— А что же ты, Элгар, не попал в пузырь?
— Не попал, — ответил Светлый.
— Как все выглядело для тебя?
— Сложно сказать. По-разному. Что бы ни происходило снаружи, я остаюсь в главном времени и немного вне его. Здесь не было петли. Я видел, как вы погибли; видел вас в упырином обличье. Потом вы вдруг снова стали людьми. Но все это не коснулось меня самого.
— А если бы петля не разомкнулась?
— Тогда в главном времени исчезло бы будущее. Если это случится, то и я не буду существовать в будущем.
— То есть умрешь?
— Можно сказать и так, хоть это и ложь, как и все слова. Чуть вернее будет так: я завершусь, закончусь. Чтобы понять это, вы должны понять сначала, как живет душа: ее прошлое не исчезает. Оно — такая же реальность, как и настоящее. И если бы не приход Врага, то и будущее было бы такой же реальностью.
— Послушай, Элгар, — сказал Бату. — Ты вот говорил об упырях, что ты их видел, но ведь ты не видишь зла? Как же это получается?
— Я вижу зло, — вздохнул Элгар. — В этом марбиане просчитались. И я должен рассказать вам кое-что о себе, чтобы вы знали, кто я, хоть мне и больно говорить об этом.
Давно, до прихода Врага, я достиг высшего совершенства среди Светлых. Я первым из всех сумел вывести свой разум за пределы времени и обозреть вселенную целиком, от ее начала и до конца. Впрочем, конца у вселенной не было. Я увидел мир извне. Он замыкался в сияющей завершенности. Там, где лежало будущее, Слово Имира было прочитано все до конца. Там люди сливались в единый светлый дух, обнимающий вселенную. Там все звезды были живыми, а мир становился одним могучим и прекрасным существом — самим Имиром, но уже не в образе слова, а воплощенным в теле и духе вселенной, готовым начать действовать и двигаться к новой великой и неведомой цели.
Оттуда, откуда вынесла меня моя просветленная мысль, я увидел истинное время. Оно было объемным, а то, что мы ощущаем как время и внутри чего существует сознание, было лишь одним из бесчисленных направлений в этом океане.
И тут моя мысль породила чудовищный образ, до которого никто, кроме меня, не мог бы додуматься. Я вдруг понял, что если взглянуть на вселенную в нашем обычном времени, но в обратном порядке, от конца к началу, то все светлое становится черным. Вместо соединения, развития и жизни — распад и вырождение. Вывернутый наизнанку мир при таком взгляде катился в бездну, небытие, источая миазмы разрушительного, самопожирающего духа. Итак, я выдумал зло. Ведь зло и есть обратное время, и каждый дурной поступок и недобрая мысль — не что иное, как маленький временной вихрь, водоворот в реке времени. Не случайно поэтому, если прочесть с конца слово «жизнь», получится слово «зло».
