Ознакомительная версия.
Гагик Бабаян стоял так какое-то время. Стоял и смотрел. Потом бросился бежать к лесу. Тоже – как тогда…
Во всем, конечно, обвинили армян.
Ретроспектива
Февраль 1990 года
Кабул, Демократическая Республика
Афганистан
Вернувшись, моджахеды так и не поняли, что произошло, считалось, что он погиб во время очередного боя – Алим получил орден Звезды первой степени, который остался лежать в сейфе ХАД, и смертный приговор от исламской шуры Афганистана, вынесенный полгода спустя. В Афганистане трудно было что-то утаить.
Шурави уходили. Разворачивался процесс примирения, который Алим и многие другие его сослуживцы не понимали и не принимали. Они знали, что есть много солдат, которые избегают стрелять по моджахедам, специально целятся мимо, потому что они соотечественники и единоверцы, и осуждали их. Какие же это соотечественники? Они ушли на ту сторону границы – их дело, вольному – воля. Но зачем они обратно идут сюда? Если им не нравится жить в Афганистане – пусть живут там и дадут афганцам, живущим в стране, жить так, как они хотят. Почему они говорят, что хотят свободы – но на самом деле посягают на свободу других людей?
И как можно считать соотечественниками и единоверцами тех, у кого на руках кровь твоих товарищей?
И Алим, и многие из его товарищей и даже некоторые шурави, с которыми Алим поддерживал связь, считали, что никакого примирения быть не может. И надо, даже если шурави уйдут – стоять насмерть, защищая свою страну и свой народ. Алим был уверен, что они выстоят.
Надо сказать, что Алима, в отличие от многих его товарищей, не поразила болезнь размежевания, коснувшаяся многих в партии. Он был всего лишь нищим пацаном из придорожного кишлака, которого новая власть вылечила, выучила и научила воевать. За это он был ей благодарен, точно так же, как он был благодарен спасшим его жизнь шурави. Он не понимал сути дискуссий, которые, бывало, вели и его товарищи в казармах, он не понимал разницы между Парчам и Хальк и вообще мало кто понимал[50]. Зато он воевал, и воевал честно – в операции «Магистраль», ставшей лебединой песней боевого содружества афганцев и шурави, они не только провели в заблокированный душманами город все, что хотели провезти, но и едва не разгромили всю группировку моджахедов в этом районе. Не случилось этого только благодаря политике национального примирения и предательству Кабула[51].
Но Алим ничего этого не видел. С тяжелым ранением он был доставлен в госпиталь. Во время операции в базовом районе моджахедов Срана он грудью закрыл командира своего полка от пули и сам был тяжело ранен. За это ему не только вручили еще один орден Звезды – командир полка перед строем обнял его и назвал своим братом.
Только потому он и узнал о жутком плане, зародившемся в самой верхушке армии. Плане, как сохранить жизнь, сдав страну врагу.
План этот родился в самой верхушке афганской армии, впервые за долгие годы оставшейся без присмотра и контроля «старшего брата». В халькистской[52] верхушке армии в восемьдесят седьмом – восемьдесят девятом годах из тюрьмы Пули-Чархи выпустили немало халькистов, сторонников Амина, оказавшихся там после смерти своего вождя в кровавое Рождество семьдесят девятого. Часть просто отсидела свои сроки, часть выпустили в рамках программы национального примирения. При этом президент страны Наджибулла, ярый парчамист, политику национального примирения проводил половинчатую – халькистов выпустили из тюрем, но не допустили к реальной политике, отстранили от нее и кармалистов. Это была опасная практика: в то время, когда все прогрессивные силы в стране должны были забыть прежние разногласия перед лицом общей угрозы – страна все более раскалывалась[53]. Виноваты в этом были все – и те, кто сейчас вел огонь из пулеметов по зданию Министерства обороны, и те, кто его защищал.
Во главе заговора встал генерал Шах Наваз Танай. Уникальный в Афганистане человек, халькист, который никогда не скрывал, что он халькист, и даже при правлении Кармаля он последовательно, шаг за шагом поднимался по ступеням военной иерархии. Выходец из сельской местности, из нищей семьи, пуштун, десантник, окончил с отличием Харби Похантун[54], участвовал в мятеже армии против Дауда. Танай отличался какой-то безумной, запредельной, нечеловеческой храбростью: во время Гератского мятежа, первого, в котором на афганской земле пролилась советская кровь, он, будучи майором и командуя отрядом в двести пятьдесят человек при одном танке, ворвался в городок взбунтовавшейся дивизии (!!!), насчитывавшей одиннадцать тысяч человек, захватил городок и подавил мятеж. В начале восьмидесятых он, халькист, при власти парчамистов стал командующим центральным корпусом армии Афганистана, в зону ответственности которого входил в том числе и Кабул. И вновь в операциях, самостоятельных и совместных с Советской армией, он проявлял особую храбрость и мужество, а подчиненные ему войска были в числе немногих, с которыми рады были воевать рука об руку шурави.
Но потом он предал. И неважно почему, потому что испугался, потому что решил, что, раз шурави уходят, надо делать ставку на моджахедов, главное – он предал. И не было ему за это прощения…
Тогда он, полковник, пришел к нему в госпиталь, когда его выписывали. Несмотря на тяжелое ранение – была угроза потерять легкое, – Алим поправился быстро, поставили на ноги русские врачи, которые еще работали здесь, в Кабуле, после вывода войск. Вопреки общепринятому мнению, после пятнадцатого февраля восемьдесят девятого[55] в Кабуле и окрестностях осталось немало русских, в том числе открыто помогающих афганской армии. На вооружение поступали новые образцы оружия: противотанковый огнемет «Шмель», сотня которых помогла отстоять Джелалабад, ракеты типа «Скад». Эти ракеты на огромных четырехосных транспортерах «МАЗ» возили по всему Кабулу, чтобы вселить немного уверенности в его жителей, которые уже привыкли к повседневным обстрелам и многие имели вариант, куда уходить, когда моджахеды войдут в Кабул.
Но государство держалось! На двадцатое февраля восемьдесят девятого года были отпечатаны пригласительные билеты во дворец Арк, где должно было быть отпраздновано взятие моджахедами столицы. Правительство страны в те дни переселилось на аэродром Кабула, сразу после того, как с афганской земли вышел последний бронетранспортер и прошел по знаменитому мосту не менее знаменитый командарм Борис Громов, моджахеды предприняли во всех провинциях, где они присутствовали, общее наступление, не слишком хорошо подготовленное – но все же. Лишь афганские военные во главе с Танаем, в свою очередь, послушавшиеся остававшихся в стране советских военных советников, организовали оборону и отразили натиск в первые, самые опасные дни, нанесли душманам поражение и не дали продвинуться вперед. Это отрезвило и правительство и душманов – первые поняли, что можно воевать и самим, без присутствия СССР, а вторые поняли, что не все так просто и их здесь никто не ждет.
За прошедшее со времени вывода русских войск время душманам удалось не так много. Прежде всего наметился раскол в их стане, Раббани и поддержавшая его часть полевых командиров в Афганистане, включая небезызвестного Масуда, предъявили серьезные претензии лидеру самой крупной Исламской партии Афганистана Гульбеддину Хекматьяру. Претензии эти копились всю войну, но сейчас, как только русские ушли, Раббани счел нужным их предъявить. Хекматьяр, естественно, обвинил во многом Раббани, и дело, по слухам, дошло до боестолкновений в Пакистане, подавленных силами пакистанской армии. Сама пакистанская армия тоже чувствовала себя совсем неуютно: глава государства Мухаммед Зия Уль-Хак, начальник ИСИ генерал Ахтар Абдул Рахман Хан, начальник штаба бронетанковых войск, погибли в загадочной авиационной катастрофе самолета С130, на котором они возвращались с танкового полигона, вместе с ними погибли несколько американцев, в том числе и посол. Официальной версии катастрофы – отказ двигателей – никто не верил ни в народе, ни в армии, а с гибелью генерала Ахтара ушли в небытие горы компромата, которые он собирал по заданию президента на всех военных от полковника и выше. Где теперь этот компромат, как и против кого он может быть использован – о том ведал один Аллах. Начальником ИСИ стал генерал Хамид Гуль, бывший начальник пакистанской военной разведки, злейший враг генерала Ахтара, который, придя к власти в ИСИ, начал кадровые чистки. Вполне возможно, что некоторые высокопоставленные военные послали начальника военной разведки в ИСИ для того, чтобы он все же нашел компромат, из-за которого многие не могли спать спокойно по ночам.
В восемьдесят девятом, во время летней кампании полным провалом закончилась попытка взять штурмом Джелалабад – столицу приграничной с Пакистаном провинции Нангархар, ключевой город на трассе Пешавар – Кабул и один из крупнейших городов страны. При отражении штурма были впервые массированно применены огнеметы РПО-А «Шмель», которых моджахеды не имели, это привело к тяжелейшим потерям и моральному надлому моджахедов, участвовавших в штурме. Новое оружие было ужасно – в эпицентре взрыва человек сгорал до пепла и даже нечего было предать земле по положенному обряду.
Ознакомительная версия.
