Десять скелетов.
– Сколько было всего человек на бронепоезде? – откашлявшись, спросил Конвей.
– Сотня, – ответил лейтенант Боул. – Сто солдат и три офицера.
– Вы что-нибудь понимаете, Егоров? – Конвей повернулся к русскому.
– Наверное, ровно столько же, сколько и вы, – ответил тот.
– Или вообще ни хрена, – сказал Ретиф, присел возле дальнего скелета и, закряхтев, выдернул нож, торчавший между ребер и глубоко вошедший в доски пола. – Это ведь штык от английской винтовки?
Боул взял протянутый клинок. Точно. Штык от винтовки. Британский. От британской винтовки. И торчавший из британского скелета. Если негр хочет убить белого солдата, станет он отбирать у того штык или просто ткнет своим собственным копьем?.. ассегаем, будь он неладен. Или размозжит голову дубиной… Да и рукой просто так не вгонишь штык в тело и пол. Винтовкой, как копьем – да, получится… Отобрал негр винтовку и ударил, как привычным копьем. А потом, когда винтовку дергал обратно, штык остался торчать. Ведь правда?
Когда была вскрыта дверца в паровоз, все отшатнулись от нее – черное облако из мух вырвалось наружу вместе с настоявшимся концентрированным смрадом.
Два кочегара, машинист, офицер в форме майора. И было похоже, что они убили друг друга, во всяком случае, машинист был зарублен лопатой, один кочегар застрелен из офицерского револьвера, сам офицер, держа револьвер в руке, лежал с проломленным черепом, рядом валялся здоровенный гаечный ключ. И последний кочегар лежал с размозженной головой возле топки. Будто он бился головой о металлический выступ до тех пор, пока не умер. Убил офицера, а потом убил себя.
Пока Дежон приводил в чувство Алису, рухнувшую в обморок при первой же попытке заглянуть в кабину машиниста, а Боул и журналисты пытались понять, что же именно произошло с бронепоездом и паровозной бригадой, Ретиф медленно двинулся в обход замершего состава, по широкой окружности, останавливаясь, наклоняясь к земле и принюхиваясь к ветру. И как раз в тот момент, когда Конвей выразил общее мнение, что не понимает, какая чертовщина, дьявол ее раздери, здесь произошла, грянул «Гнев Господень».
Прозвучало это внушительно. Словно выстрелила сигнальная пушка.
Все бросились наружу, Боул кричал, отдавая приказ солдатам занять оборону, Конвей орал, чтобы лягушатник засунул Алису куда-нибудь под вагон, чтобы ее не зацепила шальная пуля, Алиса требовала, чтобы не повредили ее фотоаппарат и не разбили фотопластинки и вообще не указывали ей что делать.
А еще кричал негр, корчась от боли шагах в пятидесяти от бронепоезда – худой до полной изможденности торс, тонкие конечности с узелками мышц на костях, кровь.
Ретиф нашел-таки своего негра. И не упустил.
Тот прятался в траве, наблюдая за белыми, потом приподнялся, собираясь уходить. И даже сделал несколько шагов, когда тяжелая пуля из ружья бура перебила ему ногу под коленом. Бум! Хрусь! И ослепительная вспышка боли.
Крик негра вспугнул птиц. Они взлетели и исчезли в небе.
Ретиф перетянул ногу раненому веревкой, остановив кровь. Алиса попыталась сделать перевязку и хотела наложить шину на сломанную и раздробленную кость. Но ей не дали. Она потребовала, чтобы мерзавцы перестали издеваться над несчастным безоружным существом. Человеком!
Ей посоветовали удалиться. Во всяком случае – не лезть под руку занятым людям. Ретиф опустился на колени возле пленного негра, продолжавшего кричать, достал из ножен кинжал с длинным и узким лезвием. Попробовал остроту клинка пальцем.
Негр замолчал, глядя на оружие в руке бура. Посеревшее лицо раненого покрылось каплями пота.
Алиса стала настаивать, угрожая обратиться к капитану «Борея», а если и тот откажется помочь, то дойдет до королевы. До самой королевы, воскликнула Алиса.
– А пойдемте на корабль, – предложил ей Дежон. – Чтобы пожаловаться капитану, нам нужно к нему прийти, не правда ли? Вот мы пойдем с вами к кораблю, поднимемся наверх, вы изложите свои требования капитану, и тот наверняка примет меры. Может быть, даже жестоко накажет лейтенанта Боула. Или Яна Ретифа. Мы с вами не можем просто так наблюдать за происходящим. Как цивилизованные, не лишенные сострадания люди, мы просто обязаны…
Дежон был совершенно уверен, что речь у него получается очень искренняя и достоверная. Сам бы он точно поверил себе. Но Алиса… Алиса все поняла и даже замахнулась на француза, потом взяла у него из руки свой саквояж, повесила на плечо свой фотографический аппарат и решительным шагом направилась в сторону «Борея».
– Понесем беднягу на корабль? – спросил Конвей бура.
– Там негде его допрашивать, – спокойно ответил тот. – Дамочка услышит его, устроит крик. Уж лучше я здесь. А вы идите. Оставьте мне солдат и идите.
– Да? Помощь точно не нужна?
Бур повернул лицо к Конвею и улыбнулся. Словно поперечная трещина прошла по пересохшему полену. И, кажется, с таким же звуком.
– Не нужно – так не нужно, – Конвей оглянулся по сторонам с независимым видом и вздохнул. – Ну, что, Егоров, пойдем на борт?
– Пойдем, – сказал Егоров.
Они отошли шагов на сто, когда сзади снова закричал негр. Истошно и протяжно, будто от боли, которая все длилась и длилась, обещая стать бесконечной. Крик бежал за ними, пока они торопливо шли к корзине лифта, крик попытался допрыгнуть за ними, когда корзина подняла их к люку, и когда они вышли на галерею. И только металлическая дверь с блестящей кремальерой с грохотом перерубила крику горло.
– Я оставлю вас, – вежливо сказал японец, который, оказывается, все это время был вместе с ними. – Мне нужно записать все происшедшее для статьи.
– В салон? – спросил Егоров Конвея.
– В салон, – ответил тот. – Там была бутылка бренди.
К приходу Дежона бренди в бутылке оставалось только на донышке.
– Я проводил мисс Алису к капитану, – сообщил француз, усаживаясь на свое обычное место. – Сейчас у них происходит равноправный мужской разговор. Во всяком случае, я, уходя, слышал, как наша милая Алиса называла капитана мерзавцем, командующим сборищем негодяев.
– И самцом-шовинистом, – сказал Конвей, поднимая указательный палец. – Обязательно – самцом-шовинистом.
«Борей» развернулся и, медленно набирая высоту, двинулся на восток.
«Борей» не был скоростным кораблем. Два нагревательных корпуса, рубки, площадки, галереи, переходы, переплетение тросов, распорок, пушки и пулеметы создавали слишком большую парусность, поэтому даже самый слабый встречный ветер значительно уменьшал и без того не слишком высокую скорость кораблей этого класса. «Борею» было уже почти пять лет, а при безумной скорости технического прогресса рубежа веков это было слишком много для военного корабля.
